Ваятель фараона - [59]

«И как может такой толстый человек быть таким подвижным?» – думает Тутмос, провожая гостя.

Вернувшись, скульптор сразу же принялся за работу. Пока он еще не забыл черты широкого лица Май, лица пастуха, он хочет быстрее сделать модель в глине, доведя ее до такого состояния, чтобы подмастерья могли снять гипсовый слепок. Тогда он сможет отложить работу и продолжить ее потом в любое время. Ведь гипсовый слепок можно наполнить сырой мягкой глиной и вновь восстановить модель, а затем лепить дальше. Что же касается шеи и ушей, то в мастерской уже есть готовые гипсовые формы, и скульптору останется лишь поставить их на место и, подогнав, замазать швы. Мысленно Тутмос уже представлял себе готовую модель, которую даст для повторения в камне не Птаху (у него и так хватает дел), а Хори – пора юноше уже приступать к настоящему делу.

Тутмос взял ком глины, но очень скоро стало темнеть. Скульптор попросил Хори принести огня. Подмастерье взял масляный светильник и отправился на кухню, чтобы зажечь его от очага. Он еще не успел вернуться, как в дверях мастерской появилась Тени.

– Ты опять собираешься работать до поздней ночи, Тутмос? – сказала она с упреком в голосе.

Тутмос бросил взгляд на ее фигуру. Ему показалось, что мать стала еще меньше, еще больше ссутулилась, чем тогда, когда он видел ее в последний раз. Ему казалось, что даже голос ее звучал еще более устало. Разве ей плохо живется у него в доме, разве не приставлены к ней служанки, разве Эсе не выполняет каждое ее желание с полуслова? Его охватило чувство беспомощности и досады. Что она еще хочет от него? Не может же он посвятить себя только ей! Ведь у него есть своя работа!

– Мама, – сказал он, – ты напрасно волнуешься, все равно я должен закончить то, что начал. Иначе глина высохнет и завтра мне придется начинать всю работу сначала. Скажи Эсе, пусть подогреет ужин.

– Эсе уже легла. Она плохо себя чувствует. Что эти женщины, сговорились, что ли, против него? Тутмос вырвал из рук вошедшего подмастерья светильник и поставил на полку. С этого места он хорошо освещал рабочий стол, но скульптор был слишком взволнован, чтобы продолжать работу. Тогда он схватил с полки у стены уже готовый гипсовый слепок головы Эйе и сунул его под нос подмастерью.

– Откуда вот эти складки под бровями? – строго спросил он.

Мерцающий свет светильника был так слаб, что Хори с трудом мог что-нибудь разглядеть. Потом он ответил извиняющимся голосом:

– Не я делал этот слепок, а сам Птах. Полотно, которым мы пользуемся, недостаточно тонкое, чтобы можно было накладывать его на глаза.

Мать по-прежнему продолжала стоять в дверях, погрузившись в свои думы, и, казалось, не слушала разговор мужчин. Но при слове «полотно» она вздрогнула и, как только Хори замолчал, спросила:

– Тебе нужно полотно, Тутмос, тонкое полотно?

– Да, мама, – ответил Тутмос и поспешил объяснить: – Когда я вылеплю модель лица из глины, то должен сразу же сделать с него гипсовый слепок, раньше, чем глина высохнет и потрескается от жары. Если мне потом придется еще раз работать над этой моделью, я вновь наполню форму сырой глиной. Потом глиняную модель можно будет легко вынуть из формы. А тонкое полотно нужно для того, чтобы обложить форму изнутри и как можно точнее передать все мельчайшие детали модели.

– Покажи-ка мне полотно, которым ты пользуешься, – сказала мать, и в ее голосе уже не чувствовалось усталости.

Тутмос сделал знак Хори, чтобы тот принес кусок. Старуха схватила его, подобно нетерпеливому ребенку, которому протягивают игрушку. Она поднесла ткань к своим близоруким глазам, помяла между пальцами и рассмеялась.

– Это ты называешь тончайшим полотном? – сказала она. – Самым тонким во всем Ахетатоне? – И ее глаза гневно блеснули. – Достань мне ткацкий станок! И я сделаю то, что вам надо! Не материю, а вуаль! Вуаль, прозрачную, как паутина!

– Но, мама! – вмешался Тутмос. – Ты же не должна больше сидеть за станком! Вся твоя жизнь прошла около него!

– Я не должна больше ткать?! – закричала старуха, чуть не сорвав голос. Казалось, что гнев, который долго накапливался в ее сердце, вырвался наконец наружу. – Вы не позволяете мне ничего делать! Что ж, я так и должна доживать свой век сложа руки? Мне дозволено лишь есть и спать, и мой единственный путь – от кровати к столу и от стола к кровати!

– Мама! – крикнул Тутмос, испуганный ее возбужденным лицом. Но уже в следующее мгновение радость охватила его. Наконец-то с нее слетело это проклятое равнодушие, это убийственное безразличие. Разве у нее раньше были какие-нибудь желания? И вот… Наклонившись к матери, он крикнул ей прямо в ухо:

– Ты получишь свой станок!

Мать повернулась и вышла из мастерской. Тутмосу показалось, что она выпрямилась и подняла голову.

«Что же случилось с Эсе?» – подумал он. Посмотрев на начатую работу, он решил, что все равно не сможет ее закончить.

– Погаси светильник, Хори, – сказал Тутмос и поспешил за матерью.

Служанки уже раздали ужин подмастерьям, в столовой смеялись и шутили. Когда мастер вошел, голоса стихли. Однако он не обратил на это никакого внимания и прошел прямо в спальные помещения. Эсе он встретил в узком проходе между жилыми и хозяйственными комнатами.