Вавилонские хроники - [14]

– Простите?

– Ахор – кровь богов. – Снова тонкая улыбка. В три затяжки она съела папироску, придавила окурок о серебряный подлокотник. На окурке остался жирный след помады. – Ахором у нас принято называть ту духовную субстанцию, которая заменяет кровь. Несет в себе генетический код души, знаки ее древности, ее благородства… Ваш ахор говорит о происхождении едва ли не божественном… Я не поверила картам. Да, впервые в жизни я не поверила картам. Но вы – вы поверьте. Карты никогда не лгут…

Девушка-мальчик скрестила руки под воротником, задрав соски. Уставилась в пустоту. Замерла.

Я кивнул на нее и спросил госпожу Алкуину:

– Я могу с ней переспать?

– Нет, – спокойно ответила госпожа Алкуина.

– Жаль, – сказал я.

Лицо девушки осталось совершенно бесстрастным.

– Сколько я вам должен, госпожа Алкуина? – спросил я.

– Я работаю не для денег, – сказала госпожа Алкуина. – Но когда дают – не отказываюсь. Таковы наши правила.

Я дал ей десять сиклей ассигнациями. Она не притронулась к деньгам, кивком велела положить на стол. Придавила подсвечником. Восковая фигурка догорела. От нее осталось только неопрятное пятно.

Я поцеловал руку госпожи Алкуины, встал. Девушка-мальчик придержала штору, открыла перед нами дверь.

Я вышел в коридор и наткнулся на бабку. Та копалась в шубах, рухнувших с вешалки. Пыталась водрузить их на место. Шубы падали снова и снова, обдавая бабку пылью, молью и трухой.

Завидев нас, старуха выпрямилась и разразилась длинной бранной тирадой. Девица не осталась в долгу и вступила в склоку. Затем они вцепились друг другу в волосы.

Мурзик хотел остаться поглядеть на драку, но я уже выходил из квартиры, и раб поплелся за мною следом.

* * *

Я был зол на него за всю эту историю. После слов госпожи Алкуины мне сделалось совсем худо. Теперь я точно знал, что где-то поблизости может оказаться невидимый «гад», буде он вырвется из серебряного сосуда. Передвижения гада не отследить, а он того и гляди снова вопьется в мой загривок. «Пятый уровень». Интересно, где это?

Я потер шею. На ощупь ничего не обнаружил.

И дыры в биополе… Красные… Пульсирующие… Нет, она сказала – светящиеся… Мне было зябко, как будто я зимой в одних трусах вышел на набережную Евфрата. В дыры ощутимо задувал ледяной ветер. Это был космический ветер. Или ветер тысячелетий.

Ахор неприятно стучал в висках. Хотелось выпить и одновременно с тем хотелось выпороть раба.

Я решительно свернул на Пятую Хлопковую, где располагался центральный городской экзекутарий. Одно время, после мятежа мар-бани, когда в Великом Городе расплодилось множество мелких кооперативных лавочек, появились и частные рабопоролища, но государство, этот хищный бык Ваал, быстро смекнуло что к чему. Порка рабов, особенно после мятежа, приносила неслыханные сверхприбыли. Дело это было настолько доходным, что Вавилонская администрация не поленилась разогнать частные поролища и особым указом – через парламент протащила! – объявить порку рабов государственной монополией.

Центральный экзекутарий был оснащен новейшим оборудованием – отчасти отечественными разработками, отчасти выписанными из дружественного Ашшура.

Мурзик, не подозревая о том, куда я его привел, открыл передо мной тяжелую респектабельную дверь с блестящей медной ручкой. Мы поднялись по мраморной лестнице и оказались в вестибюле.

Я приник к регистрационному окошечку, оставив Мурзика изумленно таращиться на себя в блестящее серебряное зеркало. Из окошечка показалась строгая старуха.

– Первое посещение? – спросила она неожиданно любезно. И придвинула к себе пухлый регистрационный журнал.

– Первое.

– Имя, адрес.

Я назвал.

– Имя поромого?

Я не знал имени Мурзика. Я сразу дал ему кличку. О чем и поведал строгой бабушке.

– Мурзик, – повторила она, вписывая, и снова подняла ко мне взгляд. – Два сикля обследование и диагностика, один сикль три лепты – медицинское заключение, пять сиклей – услуга и четверть быка – налог на себестоимость.

Я заплатил. Она выписала мне квитанцию об уплате, дала круглый железный ярлык с грубо выбитым номером «18» и показала по лестнице наверх.

– Лаборатория – на третьем этаже, порольня-автомат – там же по коридору налево.

– А что на четвертом? – заинтересовался я. Пока что чисто теоретически. На всякий случай.

– Кастрационный зал и пыточная. Но там другие расценки. Работа ручная, подход индивидуальный. Необходимо сделать предварительный заказ.

– Намного дороже?

– Существенно. – Она с сомнением поглядела на Мурзика. – Вам ведь это пока что не нужно?

И улыбнулась еще раз, показав длинные желтые зубы.

Я кивнул Мурзику и стал подниматься по лестнице.

Перед лабораторией сидела небольшая очередь. Поромые скитались по маленькому висячему садику, созерцая крошечные фонтанчики, спрятанные среди искусственных деревец. Деревца были сделаны с таким мастерством, что их было не отличить от настоящих. Поромые недоверчиво трогали синтетические листья и качали головами.

Хозяева с каменными лицами сидели на скамьях. Я спросил, у кого номер «17» и послушно уселся в очередь. Мурзик отправился к остальным рабам – щупать листья, цокать языком и качать головой.

Очередь двигалась быстро. Наконец нас пригласили в лабораторию. Мурзик вошел и разом оробел до слабости в коленях. Белые стены ослепляли. Прибор, похожий на бак для кипячения воды, но холеный, с длинной тонкой трубкой, с резиновыми насадками и зелеными деликатными огоньками на табло, лишил моего раба дара речи.