Ватутин - [17]
— А на это я не могу согласиться. Уж я знаю, как ты работаешь, да еще голодать...
— Нет и нет, — не уступал Ватутин.
Грозившийся затянуться надолго спор разрешился весьма просто. Оказалось, что при городском Доме Красной Армии работали общеобразовательные курсы для членов семей командного состава и Татьяна могла их посещать. Все, казалось бы, наладилось, но Николай загорелся идеей приодеть жену. Не мог он стерпеть, чтобы его Танюша ходила на занятия в подшитых валенках и протертом во многих местах кожушке. Как ни сопротивлялась жена, но добротное драповое пальто и сапожки получила. И уж совсем затрещал семейный бюджет, когда хозяин квартиры, воспользовавшись тем, что Ватутины, заплатив вперед, не взяли расписки, потребовал повторной платы. Возмущению Николая не было предела, но вступать в тяжбу с негодяем и жуликом он посчитал ниже своего достоинства. От обедов все же пришлось на месяц отказаться.
Чтобы не вступать в споры по поводу расхода электроэнергии, Ватутин, как в детские годы в Валуйках, вставал пораньше и шел заниматься в школу, успевая хорошо там поработать до начала занятий. Вечерами тоже надолго задерживался, а воскресным днем можно было обходиться и без электричества. Татьяна только укоризненно покачивала головой и радовалась как ребенок, когда Николай неожиданно бросал все дела и тащил ее в городской парк, где играл гарнизонный оркестр, горели разноцветные фонари и тихо скользили по голубоватому льду конькобежцы.
Занятия были очень насыщенными. За год учебы предстояло освоить хотя бы в первом приближении работу штабов, основательно изучить организационно-мобилизационные мероприятия в связи с предстоящей реформой.
В школе постоянно шли диспуты о том, какой должна быть армия, возможна ли новая война и какой характер будет она носить, какова будет тактика Красной Армии, ее техническое оснащение. Спорили и по поводу операций наших войск во время Гражданской войны. Особенно острые споры развернулись вокруг Польской кампании. Часть слушателей критиковала командование Юго-Западного фронта за то, что оно не обеспечило флангов Западного фронта при наступлении на Варшаву. Другая, наоборот, критиковала Тухачевского, что тот переоценил свои силы и начал неподготовленную операцию. Поводом к спору послужили изданные работа М.Н. Тухачевского «Поход за Вислу» и рецензия на этот труд Б.М. Шапошникова «На Висле. К истории кампании 1920 года». Тухачевский, блестяще разобрав всю кампанию, все же не избежал субъективных оценок и перелагал всю вину за неудачное наступление на соседний фронт. Шапошников не менее блестяще доказывал, что, даже если бы взаимодействие между фронтами было идеальным, едва ли удалось окончательно разбить врага, ибо расчет сил и средств командование Западного фронта произвело неверно.
Ватутин принял сторону Шапошникова. Спорил он отчаянно, увлекался, но свою точку зрения отстаивал до конца, ссылаясь на речь В.И. Ленина, который на X съезде РКП(б) говорил: «При нашем наступлении, слишком быстром продвижении почти до Варшавы, несомненно, была сделана ошибка. Я сейчас не буду разбирать, была ли это ошибка стратегическая или политическая, ибо это звено от меня слишком далеко, — я думаю, что должно это составлять дело будущих историков... Но во всяком случае ошибка налицо, и эта ошибка вызвана тем, что перевес наших сил был переоценен нами».
Ленинские цитаты тогда и еще долгое время потом были главными аргументами в любых спорах.
Имя Ленина в те дни не только в Киевской школе, но и во всей стране произносилось с великой скорбью. Совсем недавно детекторный приемник донес до слушателей трагическую весть: не стало вождя мирового пролетариата. В Киеве в траурной колонне трудящихся шел в строю и Николай Ватутин. Печальные звуки песни «Замучен тяжелой неволей» скорбно неслись над засыпанными снегом крышами домов, скованным льдом Днепром, Дарницким лесом. Плакали женщины, дети, красноармейцы. Мужчины не стыдились слез. Молодые краскомы Киевской военной школы дали клятву не щадить сил для укрепления Красной Армии.
Весной начала активно претворяться в жизнь военная реформа. Многие дивизии переводились на территориально-милицейский принцип формирования. В одну из них на стажировку был направлен и Ватутин с товарищами. Каждый стрелковый полк дивизии формировался из военнообязанных призывного возраста конкретного района, в свою очередь каждый батальон в полку и каждая рота в батальоне имели свой район приписки. Артиллерия и специальные части комплектовались через специальный отбор со всего дивизионного района. Всей этой работой руководили военкоматы. Службу переменный состав проходил на сборах в учебных центрах, оборудованных силами базового полка и местных советов. К началу сбора туда прибывал постоянный состав командиров и политработников, военная техника и вооружение. Перед весенним призывом каждый военнообязанный проходил трехнедельную допризывную подготовку и прибывал на свой первый сбор, где и проходил в течение трех месяцев серьезное обучение.
Конечно, по качеству боевой подготовки территориальные части уступали кадровым, но имели удовлетворительную боеспособность. Ватутин и его товарищи видели это, понимали необходимость таких преобразований, но в душе каждый надеялся продолжить службу в кадровой дивизии.
Если можно говорить о подвижничестве применительно к военному человеку, то Роман Исидорович Кондратенко — герой обороны Порт-Артура — и был безукоризненным образцом воина-подвижника. Такими людьми на протяжении веков питался высокий боевой дух, патриотический потенциал русской армии. Такие, как он, неустанно формировали, проводили в жизнь незыблемые понятия о чести, мужестве, благородстве, находчивости русского солдата, офицера, полководца.
Книга, в основу которой положены исторические документы, повествует о жизни и деятельности героя обороны Порт-Артура Романа Исидоровича Кондратенко. Именно под его руководством в кратчайший срок была фактически заново создана система обороны Порт-Артура, он непосредственно руководил отражением четырех штурмов крепости.«Наш генерал» — так называли его солдаты. Тихий и скромный в обыденной жизни, безукоризненно честный и преданный долгу службы, оказавшись в экстремальных условиях реальной войны, он проявил огромную нравственную силу и героизм.
Новая книга С. П. Куличкина представляет собой масштабное исследование предпосылок и хода Первой мировой войны. Автор подробно рассказывает о боевых действиях на различных фронтах, героизме русских солдат и офицеров, нелегком взаимодействии России с союзниками по Антанте. Особое место уделяется знаменитому Брусиловскому прорыву и революционным событиям 1917 г.Книга рассчитана на самый широкий круг читателей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В тринадцать лет Макс Вебер штудирует труды Макиавелли и Лютера, в двадцать девять — уже профессор. В какие-то моменты он проявляет себя как рьяный националист, но в то же время с интересом знакомится с «американским образом жизни». Макс Вебер (1864-1920) — это не только один из самых влиятельных мыслителей модерна, но и невероятно яркая, противоречивая фигура духовной жизни Германии конца XIX — начала XX веков. Он страдает типичной для своей эпохи «нервной болезнью», работает как одержимый, но ни одну книгу не дописывает до конца.
«Я вхожу в зал с прекрасной донной Игнасией, мы делаем там несколько туров, мы встречаем всюду стражу из солдат с примкнутыми к ружьям штыками, которые везде прогуливаются медленными шагами, чтобы быть готовыми задержать тех, кто нарушает мир ссорами. Мы танцуем до десяти часов менуэты и контрдансы, затем идем ужинать, сохраняя оба молчание, она – чтобы не внушить мне, быть может, желание отнестись к ней неуважительно, я – потому что, очень плохо говоря по-испански, не знаю, что ей сказать. После ужина я иду в ложу, где должен повидаться с Пишоной, и вижу там только незнакомые маски.
«В десять часов утра, освеженный приятным чувством, что снова оказался в этом Париже, таком несовершенном, но таком пленительном, так что ни один другой город в мире не может соперничать с ним в праве называться Городом, я отправился к моей дорогой м-м д’Юрфэ, которая встретила меня с распростертыми объятиями. Она мне сказала, что молодой д’Аранда чувствует себя хорошо, и что если я хочу, она пригласит его обедать с нами завтра. Я сказал, что мне это будет приятно, затем заверил ее, что операция, в результате которой она должна возродиться в облике мужчины, будет осуществлена тот час же, как Керилинт, один из трех повелителей розенкрейцеров, выйдет из подземелий инквизиции Лиссабона…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.