Ватикан - [44]

— Выход есть, — сказал кардинал Малама, и все взоры устремились на него. — Мы должны его убить.

— Да, таков наш долг, — подвел черту архиепископ.

Их высокопреосвященства снова пришли в возбуждение — все, за исключением кардинала Ксиен Кван Мина, чье хладнокровие было поистине достойно восхищения, с этой его извечной улыбкой, которая не исчезла бы с его лица, даже если бы ему сказали, что через несколько минут наступит конец света. Как я уже говорил, не считая одной тревожной детали — клыков, — лик его был ликом святого.

— Убить, — произнес Кьярамонти, словно взвешивая эту возможность на невидимых весах. — Я бы не прочь… Однако будем реалистами: легче это сказать, чем сделать.

Воцарилось абсолютное молчание, которое никто не осмелился нарушить. И снова заговорил Кьярамонти:

— Мы должны найти компромиссное решение.

— Нет, — сказал кардинал Малама, вновь одушевляясь, — мы должны его убить. Такое уже бывало.

— Компромиссное решение должно существовать, и мы обязаны найти его, — сурово возразил Кьярамонти. — Если он вдруг умрет у нас на руках, не успев заявить о своем публичном выступлении, то я не знаю… Все подозрения падут на нас. Не будем забывать, что он вот уже два месяца как не показывается на люди и байкам о его нездоровье никто не верит. В данный момент мы даже в мыслях не можем себе позволить столь драконовские меры, быть может позже, но теперь, теперь…

— Что теперь? — нетерпеливо вопросил архиепископ Ламбертини.

— Если что-то и отличало нас на протяжении веков, то это именно способность выживать, несмотря на любые обстоятельства. Если необходимо, нам придется пойти на сговор с самим дьяволом. А вы, брат Гаспар? — неожиданно спросил он. — Есть у вас какие-либо соображения?

— Нет, — ответил монах, — но, как бы там ни было, мне не по вкусу мысль убить Папу.

— «Не по вкусу, не по вкусу…» Вы что, действительно намерены съесть все эти сандвичи? — презрительно добавил он.

Брат Гаспар, как мог, стерпел этот удар ниже пояса, и тут архиепископ Ламбертини, тыча в него пальцем, сказал:

— Сдается мне, брат Гаспар, что вы не понимаете всей серьезности ситуации, в которой мы оказались, поэтому, сделайте одолжение, перестаньте жеманничать.

— Мягко говоря, — возразил брат Гаспар, переходя к атаке, — я нахожу в учении нашей Церкви определенные возражения против убийства Папы.

— Ах, так вы на учение ссылаетесь? Вот как? — ответил архиепископ, словно издеваясь над мнительностью монаха. — Вот как? Тогда послушайте: катехизис нашей Святой Матери Церкви, основной источник всех ссылок и наставление на пути праведном, не только не исключает, но и узаконивает смертную казнь и бескровные средства и методы для отражения нападок, каковы бы они ни были. Это — с одной стороны. С другой — не следует смешивать христианство с радикальным и ребячливым пацифизмом хиппи. Действительно, тот же самый катехизис призывает к справедливой войне, и, учитывая сложившиеся обстоятельства и то, что точное определение «справедливой войны» до сих пор не выработано, я полагаю, что это понятие предоставляет нам определенную свободу толкования и, следовательно, является отнюдь не лишним прикрытием для совершения требуемого убийства. Улавливаете? Наша же война в данную минуту не только справедливая, но и святая. И наконец, разве вы не оправдываете непроизвольного убийства в целях самообороны? И разве не должны мы рассматривать данный случай как ситуацию, когда речь идет о жизни и смерти, причем не только для нас самих, но и для Бога и Церкви Его?

Кардинал Малама бурно выразил свое полное согласие с архиепископом Ламбертини.

— В Сан-Дамазо, — продолжал между тем архиепископ, — чтобы привести хотя бы один из множества примеров, достойных обсуждения, зарегистрировано не менее двухсот убийств, и среди святых есть небольшая группа, которая весьма своеобразно толковала пятую заповедь, однако Церковь до сих пор не изгнала их из лона своего. Наверное, тому есть какая-то причина, вам не кажется, брат Гаспар? Или вам известно более, чем самой Церкви? Святой Доминик де Гусман заставил взойти на костер не одного человека, он тоже думал, что учение есть нечто более святое, чем человеческая жизнь. Вы, брат Гаспар, носите рясу ордена, основанного святым Домиником, а одна из целей, с которой он был основан, и вы не можете отрицать этого, состояла в том, чтобы превратиться в молот еретиков.

— Да, но…

— Никаких «но», брат Гаспар, никаких «но», учение не всегда прозрачно, как родниковая вода, иногда и оно подвергается смуте, так что ваша щепетильность мне непонятна, если только, конечно, вы на нашей стороне и, в свою очередь, не одержимы дьяволом.

— Насчет этого можете быть спокойны, ваше высокопреосвященство, — ответил брат Гаспар.

— Надо его убить, — вновь вмешался кардинал Малама.

— Минутку, — перебил его секретарь Кьярамонти монсиньор Луиджи Бруно. — Действительно ли мы должны настолько серьезно относиться к угрозе, которая, похоже, испугала брата Гаспара? Я хочу сказать, что… Способен ли он на такое? Способен ли? Уже не раз ходили слухи, которые, к счастью, не подтвердились, как, например, когда он сказал, что собирается продать Сикстинскую капеллу японцам, а потом, когда настала решающая минута… Да, когда пришла решающая минута, он так и не осмелился. Собака лает — ветер носит. Так что я не уверен.