Ватикан - [43]

— Что происходит? — спросил Кьярамонти, едва дождавшись, пока монсиньор Луиджи Бруно повесит трубку.

— Сообщение Хакера. Кажется, ему удалось узнать, что сегодня утром Папа и брат Гаспар прогуливались по ватиканским садам.

— Это правда, брат Гаспар? — недоверчиво спросил Кьярамонти. — На машинках?

— Кажется, — продолжал монсиньор Луиджи Бруно, не дав брату Гаспару возможности ответить на заданный ему вопрос, — речь идет о второй встрече нашего монаха с Папой за какие-то сутки, и не только об этом: кажется, Папа всего каких-то десять минут назад отдал министерству прессы приказ распространить через все средства информации срочное и пространное сообщение о том, что завтра утром он появится перед верующими в соборе Святого Петра, где, пользуясь своим правом говорить с кафедры, возвестит нечто важное относительно сути послания Христова.

Их высокопреосвященства всполошились, как курицы, когда открывается дверь курятника.

— Это как же так? — взъярился кардинал Кьярамонти. — Без предварительной консультации с государственным секретариатом и курией?

— Похоже, дело серьезное, — изрек архиепископ Ламбертини. — Чрезвычайно серьезное.

— Серьезное, мягко сказано: ужасное, — подчеркнул монсиньор Луиджи Бруно.

— Есть ли у вас, — обратился теперь уже к брату Гаспару Кьярамонти тоном, в котором явно сквозило недоверие к монаху, — есть ли у вас хоть малейшее представление о том, что Папа собирается завтра сказать?

— Да, кое-какое представление у меня имеется, — ответил брат Гаспар, в значительной степени повинуясь настоятельной необходимости раз и навсегда покончить с подозрениями, которые вызывала его персона.

— Итак, — спросил Кьярамонти, — что это может быть?

— Я пытался… Пытался предотвратить… — пролепетал монах. — Предотвратить… Но не знаю, насколько… Я не знаю… Я…

— Выкладывайте! — приказал Кьярамонти.

— Ваши высокопреосвященства, — сказал брат Гаспар, решившись наконец говорить начистоту, — у меня есть подозрение, что Папа решил, решил…

— Что? — спросил Кьярамонти.

— Воспользоваться правом папской непогрешимости, чтобы угадать выигрышный номер итальянской национальной лотереи.

Присутствующие переглянулись, не скрывая своей недоверчивости.

— Вы не могли бы повторить? — попросил Кьярамонти.

— Он хочет, чтобы выигрыш национальной лотереи выпал на номер 207795.

— Что?! — взвизгнул высокоученый архиепископ. — Но с какой целью?

— Изумление — его единственный аргумент, но он решился довести его до логического конца: он хочет подвергнуть испытанию Святой Дух.

— Верно я говорил, — произнес кардинал Малама, — он одержим. Искусство гадания исходит от Сатаны, так написано в Евангелии. Этот Папа — опухоль на мистическом Теле Христовом! Надо немедленно отлучить его!

— Всех изумить.

— Изумить?

— Не глупите, — презрительно возразил кардинал Кьярамонти. — Мы не располагаем такой властью, мало того: это он может отлучить всех нас.

— Тогда… Тогда пусть отречется!

— Не захочет, — лаконично обронил монсиньор Луиджи Бруно.

— Лучше бы ему захотеть, — ответил африканец.

— Нет-нет, он не отречется, не будем строить иллюзий, — сказал кардинал Кьярамонти. — Только он, motu proprio,[9] наделен способностью лишить себя способности, только он может решить, оставаться ли ему тем, кто он есть. Нет, он не захочет…

— А почему вы в этом так уверены, ваше высокопреосвященство? — полюбопытствовал кардинал Малама.

— Не говоря уже о том, что это старый эгоист и маньяк, — ответил архиепископ Ламбертини, — никогда еще в истории Церкви не случалось такого, чтобы Папа самовольно уходил в отставку за исключением Селестина Пятого, которого Данте, осыпав потоком оскорбительной брани, обрек на адские муки. С тех пор на практике я что-то такого не припомню.

— Нет, — сказал кардинал Малама, — он не просто старый эгоист. Он перешел на сторону нашего противника и работает не ради самого себя и уж тем более не во благо своей Церкви, а во имя Сатаны. В него вселился дьявол.

— Если ему наскучило быть Папой, — сказал архиепископ Ламбертини, не обращая внимания на слова кардинала Маламы и похваляясь невероятным цинизмом, — а это работенка — не бей лежачего, то представьте, что он почувствует, превратившись просто в Преемника святого Петра в отставке. Нет, нет и еще раз нет, он не захочет: он, с его-то гордыней, и вдруг — бывший!

— С таким послужным списком, — подхватил монсиньор, заражаясь непочтительно-презрительным духом, привнесенным Ламбертини, — на что еще он может претендовать?

— Это не наше дело, — сказал африканец, чуть не брызжа слюной от гнева, — пусть пишет мемуары!

— Надеюсь, он этого никогда не сделает, — сказал Кьярамонти, — лучше бы он никогда этого не делал. Представляете, какие мемуары он может написать?

— Мемуары одержимого, — изрек кардинал Малама.

— Потребовалось более двух тысяч лет, чтобы достичь того, чего мы достигли сегодня, и теперь этот тип хочет выбросить все за борт. Да кем он себя возомнил? — возвысил голос архиепископ Ламбертини.

— Ваши высокопреосвященства, — вставая с места, произнес кардинал Кьярамонти утробным голосом, — случилось то, чего мы боялись, и теперь мы перед лицом беспрецедентного кризиса: наш Папа одержим бесом. Я даже представить себе не могу всех последствий подобной нелепицы… Мы в тупике.