Василий Львович Пушкин - [129]

.

Нет, знал Василий Львович о своем племяннике, и об этом свидетельствуют, в частности, процитированные нами его письма. И переписка всё же была. Во всяком случае, когда Александр Пушкин находился уже в Одессе, 4 ноября 1823 года он писал П. А. Вяземскому:

«Василию Львовичу дяде кланяюсь и пишу на днях» (XIII, 74).

Когда летом 1824 года в Одессу приехала Вера Федоровна Вяземская вместе с детьми, А. С. Пушкин 7 июня сообщал об этом другу:

«Жена твоя приехала сегодня, привезла мне твои письма и мадригал Василия Львовича, в котором он мне говорит: ты будешь жить с княгинею прелестной; не верь ему, душа моя, и не ревнуй» (XIII, 96).

Правда, ранее, 2 января 1822 года, А. С. Пушкин писал П. А. Вяземскому в Москву из Кишинева:

«…желаю счастия дяде — я не пишу к нему; потому что опасаюсь журнальных почестей…» (XIII, 35).

Под журнальными почестями имелась в виду публикация в «Сыне Отечества» в 11-м номере за 1821 год (номер вышел в марте): там без ведома А. С. Пушкина за его подписью было напечатано его «Письмо к В. Л. Пушкину» («Тебе, о Нестор Арзамаса»). Эта публикация рассердила А. С. Пушкина. Не исключено, что письмо в журнал мог передать сам Василий Львович. 21 марта 1821 года он заезжал к А. Я. Булгакову. По свидетельству последнего, «он в восхищении, что письмо к нему племянника напечатано в „Сыне Отечества“». Когда же А. Я. Булгаков, подшучивая над своим гостем, сказал ему, что по письму этому видно, что дядя с племянником очень близки, но вдруг подумают, что он, Василий Львович, разделяет убеждения племянника-ультралиберала, тогда В. Л. Пушкин перепугался: «Большой трусишка!»^[574]

Наверное, и это было, но были и неизменная любовь к племяннику, желание ему добра. Дядя никогда не переставал интересоваться тем, что происходит в жизни Александра, радоваться и печалиться за него.

31 июля 1824 года он писал Николаю Ивановичу Кривцову, их общему с Александром другу:

«…я получил вчера известие, которое меня очень огорчило, и я должен сообщить его Вам, ибо я знаю, кем Вы для всех нас являетесь. Александр, мой племянник, впав в немилость графа Воронцова, только что отстранен от службы. Это внезапный удар для его родителей и истинное огорчение для меня. Мой брат, который находится теперь в Опочке, еще не знает об этом происшествии. Я узнал о нем от Александра Булгакова, до которого эта новость только что дошла» (оригинал по-французски)^[575].

В тот же день, 31 июля А. Я. Булгаков сообщал К. Я. Булгакову в Петербург:

«О Пушкине, несмотря на прекрасные его стихотворения, никто не пожалеет. Кажется, Воронцов и добр, и снисходителен, а и с ним не ужился этот повеса. Будет, живучи в деревне, вспоминать Одессу; да нельзя уж будет пособить. Вас. Львов, утверждает, что это убьет отца» (последние пять слов по-французски)^[576].

А. С. Пушкин уже был на пути в Михайловское, когда П. А. Вяземский 4 августа писал из Москвы в Одессу жене:

«О Пушкине пишут из Петерб., что он оставлен и что велено ему жить в деревне у отца. Василий Львович залился слезами и потом об этой горестной вести и сказал: саранча заставила его скакать!» (последние четыре слова по-французски)^[577].

Знал, значит, Василий Львович о том, что М. С. Воронцов отправил племянника в командировку собирать сведения о саранче, — Александр Пушкин счел для себя такое поручение оскорбительным.

Известно, что в конце сентября 1824 года А. С. Пушкин в Михайловском получил письмо от дяди, в котором тот сообщал о возвращении Веры Федоровны в Москву (к сожалению, письмо не сохранилось)^[578].

В декабре 1824 года к Василию Львовичу приехал лицейский товарищ Александра Иван Пущин, которого старый поэт помнил подростком. И. И. Пущин служил тогда в Москве. Узнав о ссылке Александра в Михайловское и собираясь на Рождество в Петербург для свидания с родными, он решил навестить сестру свою в Пскове, а затем поехать и в Михайловское. Василий Львович предостерегал его — ведь Александр был под двойным надзором — и полицейским, и духовным. Но коль скоро лицейский друг не оставил своего намерения, то, как позже вспоминал И. И. Пущин, «со слезами на глазах дядя просил расцеловать его»^[579].

И о ссоре Александра с отцом было дяде известно. Не исключено, что Василий Львович принимал участие в хлопотах по возвращению племянника из Михайловской ссылки.

Конечно же дядя все время следил за публикациями произведений племянника, за выходящими в свет критическими отзывами о них, радовался его успехам, негодовал на его обидчиков.

7 октября 1820 года В. Л. Пушкин писал А. И. Тургеневу в Петербург:

«Эпилог племянника моего прелесть. Поэму его вседневно ожидаю. И. И. Дмитриев ее уже имеет, и он многое в ней очень хвалит и многое критикует. Мы вместе с ним ее читали. Журналисты петербургские взбесились. В рецензии, напечатанной в „Сыне Отечества“, я заметил, что критик говорит о мрачных картинах Корреджия! Какое невежество! Грации водили кистью Корреджия, и все картины его прелестны. Le gracieux n'est par le lugubre[580]. Критик сочетал Орловского с славным питомцем Италии. Какое сочетание! Что он нашел сходного между ними? В одном месте, говоря о стихах моего племянника, рецензент восклицает: мужицкие рифмы! Сохрани Боже, судить так криво и изъясняться так грубо!»