Василий I. Книга вторая - [74]

Попервоначалу вынужден был он занять политику выжидательную, как единственно пока возможную во вдруг сложившемся, довольно-таки срамном для него положении. А в последовавших за сим препирательствах с великим князем появился даже и оттенок некоторой непристойности. Под конец все же Киприан, как уверял потом с обидой и досадой Бяконтов, сам себя в злохитрости превзошел и повернул прение в такое русло, что великий князь вполне даже и на его сторону встал.

В пергаменте содержалось сообщение пролазчивого Тебриза о заемной кабальной грамоте митрополита Киприана и ростовского архиепископа Федора. Конечно, Киприан не мог о ней забыть, однако же не думал, что она столь позоряще его обнаружится.

— Ты все, помнится, упрекал Пимина за то, что он в Царьграде воспользовался чистыми харатиями, которые отец мой дал Митяю, а сам?

— Что, княже? — притворился не понимающим вопроса Киприан, хотя сам преотлично понял, откуда подул ветер.

— Писал грамоту Николаву Диорминефтту, ближнему нотаре державного царя византийского?

— Еже писах — писах… — отговорился, волыня, Киприан.

— Да ведь заем-то не мал: «тысяча рублев старых новгородских»?

— Случилось прискорбие сие, когда я в нетях был.

— Был — да, но днесь-то? Обязался ведь ты уплатить «чисто, а не товаром через купцов, проводя их с торговлею через землю Русскую».

«И это прознали!» — ужаснулся про себя Киприан, а вслух сказал с показным возмущением:

— Не жалел Дмитрий Иванович серебра для возлюбленного своего Митяя и Пимину вспоможения большие оказывал, а я, ровно калика перехожий либо приживальщик…

— Э-э нет, святитель, — уличающе прервал Василий, — Митяй получил из рук отца чистые харатии, а Пимин вершил долги втае, за что — будь уверен! — спросится с него на Страшном Суде. А ты должен ответствовать допрежь явления антихристова.

В голосе великого князя прослушивалось плохо скрываемое торжество, Бяконтов только что в голос не смеялся. И во взгляде Андрея, кроме раздумчивости и приглядчивости, можно было бы различить и одобрение, так что Василий подивился про себя: приличествовало бы иноку сторону церковного владыки держать, а не светского лица. А Киприан слушал с видом сокрушенным, стоял пригорбившись, нервно сжимал одной рукой конец шелковой епитрахили, а второй вертел свой золотой наперсный крест — в сокровенном раздумье пребывал, на что-то решался. Воспрял-таки:

— Вот что, великий князь… Я тоже одну грамотку показать тебе хочу. — Он подозвал к себе одного из монастырских служек, велел ему принести с митрополичьего двора, который находился по соседству со Спасской обителью, походный его ларец.

Покуда исполнялось его приказание, Киприан объяснил, что грамотка та не кляуза какая-то, но документ, который митрополит подготовил давно, и если бы не неотложные дела, то давно же бы с великим князем согласовал, ибо речь идет о надобностях, слишком важных не только для митрополии, но также и для всей Руси в целом.

Принесенный ларец Киприан водрузил на липовый некрашеный стол, железным ключиком отложил замок и достал бумажный лист, пояснив поспешно, что бумага у него из последних его запасов, сделанных в Царьграде еще третьим летом.

— Господи веси, — начал было он, но запнулся в размышлении: прямо начать чтение своей уставной грамоты или сделать предваряющее рассуждение. Остановился на решении срединном: рассуждал, а иные слова для подтверждения из грамоты брал. — Как ведомо тебе, великий князь, на Руси святой нет законов общих и обязательных для христиан наших, их отношения с князьями, боярами, священнослужителями — с теми, кто землей володеет, соразмеряются одним лишь обычаем — стариной. Да только это не надежная узда… Хрестьяне Константиновского монастыря, что близ Владимира, били мне челом — жаловались на нового игумена, который заставлял их работать «не по пошлине», чего «при первом игумене не бывало».

— Так это же бунт? Неповиновение? — вырвалось у Василия.

И Андрей не остался безучастным — ворохнулся, однако сказать свое слово не насмелился.

— Истинно так, княже, — продолжал Киприан. — Понеже я повелел опросить старого игумена и бояр моих, живущих во Владимире, о хрестьянских повинностях, которые существовали раньше во владениях Константиновского монастыря, и вот предписал им: «Хотите же вен по моей грамоте, игумен сироты держи, а сироты игумена слушайте, а дело монастырское делайте; а хотя кто будет иный игумен по сем игумене, и тот ходит по сей моей грамотке».

— Отец Сергий и все ученики его нестяжание проповедуют и поборы с крестьян делать не дозволяют, — не удержался-таки Андрей.

Киприан возмущен был дерзостью богомаза, однако, зная, что он пользуется особым покровительством и даже дружбой великого князя, не выказал своих чувств, а лишь спросил:

— Но разве на Маковце в Троице не несут насельные хрестьяне оброку?.. И в Андроникове тоже?

— Лишь что у кого в руках, лишь мало подношение добровольное, без кабалы.

Киприан сделал вид, что последних слов не слышал, ухватился за «что у кого в руках», сказал, что именно такого порядка и он решил придерживаться. Однако по мере того как читал и растолковывал он свою уставную грамоту, все яснее становилось, что Андрей верно понял глубинную суть митрополичьего предписания. Святитель, как ни обременен он был многими церковными и политическими заботами, не пожалел сил и трудов, чтобы в грамоте своей обозначить полный перечень крестьянских повинностей.