Василий Гроссман в зеркале литературных интриг - [5]

Именно Липкин и заявил, что Лободе достался черновик, по содержанию не отличавшийся от беловой рукописи. Прав ли, нет ли, но это лишь суждение писателя, воспроизведенное редакцией «Книжной палаты». А текстологу, прежде чем такое сказать, нужно многое доказать. Выборочное «сопоставление» – не метод. Потому и результат нельзя считать аргументом.

Липкин, понятно, не текстолог. С него и спроса не было. А вот редакторы, готовившие новое издание, декларировали, что решают задачи текстологические. При этом в редакционном предисловии тоже нет развернутой аргументации. Значит, не похоже, чтобы получили читатели в 1989 году «выверенное по авторской рукописи полное издание».

Похоже это на редакторский произвол, узаконенный в СССР. Кстати, другие издательства тиражировали позже гроссмановский роман как по книжной публикации, так и по журнальной[26].

В общем, все перечисленные выше проблемы не решены. А еще, вопреки сложившемуся на исходе 1980-х годов мнению, нет ясности ни с отправкой, ни с доставкой повести и романа Гроссмана заграничным издателям. Свидетельства мемуаристов разрозненны и противоречивы.

Последнее, впрочем, относится не только к повести и роману. Биография автора загадочна в целом.

Судя по списку публикаций, Гроссман преуспевал. В периодике регулярно печатался, книги постоянно издавались. И вдруг – радикальное изменение: вполне благополучный советский классик стал автором романа, объявленного антисоветским.

Мемуаристы объясняли, что именно такой итог закономерен. Потому что Гроссман был чуть ли не всегда гонимым.

Например, есть мнение, что еще с начала 1940-х годов Сталин невзлюбил Гроссмана. Трижды лично вычеркивал из уже подготовленных списков лауреатов Сталинской премии[27].

Есть мнение, что и преемник – Н. С. Хрущев – тоже невзлюбил опального писателя. Так и не стал тот лауреатом, хотя Сталинскую премию в Ленинскую переименовали[28].

Ну а после конфискации романа, согласно мнению ряда мемуаристов, Гроссман практически лишен был возможности печататься. От лютого безденежья редактурой зарабатывал[29].

Списку публикаций все это не соответствует. Но противоречия в источниках – не редкость. Странным может показаться, что их литературоведы игнорировали.

Парадоксы историографии

О Гроссмане после издания арестованного романа очень много написано. Даже краткий обзор публикаций мог бы стать темой исследования.

Так, подробно изучалась поэтика гроссмановской прозы, идейные поиски автора и т. д. Однако результаты этих исследований не относятся непосредственно к биографии[30].

Весьма интересны результаты публицистического осмысления наследия Гроссмана в контексте политических реалий 1980–1990-х годов. Но это опять не относится непосредственно к биографии[31].

Отметим, что задача описания и анализа опубликованных при жизни Гроссмана критических отзывов ставилась крайне редко. Ее обычно характеризовали как частную. А потому особенно важны работы исследователей, соотносивших реакцию критики с актуальным политическим контекстом.

Первым был А. Г. Бочаров. В 1970 году издательством «Советский писатель» выпущена его монография «Василий Гроссман. Критико-биографический очерк[32].

Цензурные условия тогда, понятно, жесточайшие. Однако именно Бочаров первым определил и канву биографических разысканий, и основные контрапункты критической рецепции гроссмановской прозы.

В 1988 году все части гроссмановского романа, публиковавшегося журналом «Октябрь», сопровождались послесловиями Бочарова. Они – при явно публицистической направленности – содержали весьма ценный фактографический материал. Тем не менее автор вынужден был соблюдать цензурные требования[33].

Ситуация, обусловившая вмешательство КГБ и конфискацию рукописей Гроссмана, тогда обсуждалась тоже на уровне публицистики. Исключения крайне редки[34].

В 1990 году издательство «Советский писатель» выпустило новую монографию Бочарова, где суммировались результаты многолетних разысканий. Заглавие было изменено – «Василий Гроссман: Жизнь, творчество, судьба»[35].

На этот раз подробно анализировались и отношения Гроссмана с писательской элитой СССР, и обстоятельства конфискации романа. Бочаров использовал не только материалы периодики, мемуаристику, но и документы из фондов Центрального государственного архива литературы и искусства СССР.

Однако на исходе 1980-х годов, когда готовилось издание, цензуру еще не упразднили. Потому исследователь не мог опубликовать полностью все архивные документы, которыми пользовался. Ограничен был и на уровне интерпретаций.

Советский политический контекст анализировал британский славист Ф. Эллис. В 1994 году оксфордское издательство выпустило его монографию «Василий Гроссман. Рождение и эволюция русского еретика»[36].

Анализу писательской биографии в политическом контексте посвящено и обстоятельное исследование, проведенное Н. Г. Елиной. В том же 1994 году иерусалимское издательство опубликовало ее книгу «Василий Гроссман»[37].

Вышла она согласно плану анонсированной серии «Евреи в мировой культуре», так что автор пытался создать биографию Гроссмана именно как еврейского писателя. Материал собран весьма интересный, а вот поставленная задача не решена. Да она вряд ли и разрешима.