Василий Гроссман в зеркале литературных интриг - [140]

Левин обошел подразумевавшийся вопрос. Доказывал: не в ошибках дело, плохо, что Гроссман их не заметил, тогда как «мог бы исправить это в новом издании».

Правда, о сборнике в целом Левин отзывался вполне благосклонно. Заявил даже, что Гроссман обязательно еще напишет «о нашей великой эпохе, о наших советских людях, о нашем народе, о партийных и непартийных большевиках, о величии и драматизме нашего времени».

Статья диссонировала с другими отзывами. Впрочем, осведомленные современники могли увидеть связь ее с довоенными нападками Левина. Он и ранее без видимых причин атаковал Гроссмана.

Очередную эскападу уместно было трактовать либо как проявление личного отношения, либо в качестве доказательства последовательности критика. Сама по себе левинская статья не играла существенной роли в осмыслении книги Гроссмана.

Гораздо более сложную тактику использовал А. Б. Дерман, тоже хваливший и одновременно дискредитировавший книгу. Его статья «Подвиг писателя» опубликована в августовско-сентябрьском номере журнала «Знамя»[307].

Статья открывалась рассуждением о двух типах писателей. Одни находят в военной теме свое истинное призвание, другие пишут о войне лишь из чувства долга: «У кого, например, повернется язык назвать Гаршина любителем войны? А между тем на войну он пошел по первому зову, и война сделала его писателем».

Гроссман, если верить Дерману, о войне писал без восторга и особого интереса. Стало быть, относился ко второй категории писателей. Тех, кто «идут к войне диалектическим путем, путем гуманистическим. Погружаются они в тему войны порою гораздо глубже признанных баталистов».

Дерман утверждал, что повесть «Народ бессмертен» еще не рассматривалась критиками подробно, хотя она и считается попыткой художественного осмысления войны на уровне эпоса. Рассуждал критик о стиле Гроссмана, психологизме, а далее заявил, что есть «два главнейших фактора, обостривших художническое зрение писателя до способности видеть тенденцию развития исторических событий: полная мужества самоотдача в разрешении важнейшего для него вопроса о торжестве добра над злом и горячая, глубокая любовь к жизни».

Казалось бы, Дерман похвалил Гроссмана безоговорочно. Однако тут же отметил, что решение опубликовать под одной обложкой художественные и документальные произведения нельзя считать вполне удачным. Читатель, на документальность настроившись, рассказ воспринимает именно в качестве вымысла.

Если верить Дерману, главное у Гроссмана – документальность. Тут удачи очевидны: «В повести “Народ бессмертен” сюжета в строгом смысле слова – нет, а лишь местами – фрагменты сюжетного характера, и повесть – значительная, правдивая и широкая картина жизни».

Тенденция была ясна. На уровне вымысла много неудач, тогда как ряд очерков «даже не “картины” жизни, это – сама жизнь».

К основному выводу Дерман вел читателя неуклонно. Утверждал в итоге, что «градация возрастания изобразительной силы по мере убыли сюжетного элемента дает все же некоторое право на определенную критическую гипотезу: творческую способность писателя Гроссмана не так питает размах фантазии и воображения, как углубление в действительность».

Отсюда следовало, что автор книги был более убедителен как журналист, нежели писатель. Но и в журналистике, если верить Дерману, допускал серьезные политические ошибки. Так, «с точки зрения философии истории военные очерки Гроссмана представляются в известной степени односторонними, и притом характерно односторонними».

Развитие тезиса подразумевало достаточно серьезное политическое обвинение, потому Дерман несколько смягчил формулировки. Пояснил, что Гроссмана ослепила ненависть к фашизму.

Причину критик признал уважительной. Однако тут же акцентировал, что «ненависть писателя к силам тьмы и зла воспрепятствовала ему углубиться в их анализ – и он их, – как ни странно это звучит, – упростил и тем преуменьшил».

Это были все же обвинения, пусть и сформулированные с оговорками. Критик доказывал, что Гроссман недостаточно ясно характеризовал могущество нацистской Германии, а не учитывать такой фактор значит «в какой-то мере преуменьшить не только мрачную силу зла, но и светлую мощь добра, которое вышло победителем из жестокого поединка».

Политические инвективы несколько маскировались вполне благодушными финальными рассуждениями. Да и статья называлась «Подвиг писателя», что изначально выражало одобрение. По словам Дермана, книга воспринимается как «гимн добру, оправдание добра и человечности – в том и заключалась великая заслуга оптимиста и гуманиста Гроссмана».

Инвективы Дермана компенсировались другими отзывами. Причем гораздо более авторитетных рецензентов.

Можно отметить, что в целом оценка книги Гроссмана была очень высокой. Это почти триумф.

Постоянный кандидат

Из всех рецензентов только Дерман и Левин высказали сколько-нибудь серьезные упреки в адрес Гроссмана. Да и то – при общей высокой оценке.

Претензии к литературному уровню в данном случае малозначительны. Вопрос о степени их обоснованности – спорный. При любой аргументации понятно, что в области литературы мнения экспертов не обязательно должны совпадать. Дерман и Левин вовсе не обязаны были соглашаться, например, с Эренбургом и Антокольским.