Василий Гроссман в зеркале литературных интриг - [125]

Однако в 1941 году у Сталина не было претензий политического характера ни к роману «Степан Кольчугин», ни к автору. Вот почему Гроссмана и хвалили постоянно в периодике, и печатали без ограничений, и платили, как полагалось тогда платить классику советской литературы.

Конкуренция проектов

Итак, был не «провал» романа, а успех. Пусть и меньший, чем ожидали друзья и родственники автора, но весьма значительный.

Это – с одной стороны. С другой же, критики знали, что роман еще не завершен, однако спорили о нем так, словно автор числился среди лидеров в соперничестве за Сталинскую премию.

Следовательно, незавершенность романа – только одна из причин, в силу которых автор его оказался вне лауреатского списка. Складывается впечатление, что Гроссман «отстал» на каком-то этапе от других лидеров.

В действительности «отстал» не Гроссман, а проект «революционной эпопеи». Был тогда и другой, не менее актуальный, и тоже курировавшийся ЦК партии. Актуализовался он ко второй половине 1930-х годов, хотя в целом и раньше готовился. Речь шла о масштабной кампании «патриотического воспитания»[268].

Общую тональность задали печально знаменитые «московские процессы», где подсудимым – недавним функционерам высшего уровня – были инкриминированы связи с иностранными разведывательными службами. Соответственно, в «Правде» 21 января 1937 года публикуется статья «Троцкистские шпионы, диверсанты, изменники родины»[269].

В ходе судебных заседаний подсудимые вину признавали. Ныне известно, какими средствами их вынуждали себя оговаривать, но тогда признания были восприняты большинством населения как неоспоримое доказательство. Потому в статье постулировалось: «Они заранее торговали частями советской территории, запродавали агрессорам земли и свободу народов СССР».

Традиционная «патриотическая» модель пропаганды была эффективна. Причиной «измены Родине» безоговорочно признавалась чуждость ей: «У троцкистских мерзавцев не оказалось даже никакого чувства национализма, и они готовы были расчленить Советский Союз, лишь бы добиться своих подлых реставраторских целей. Фашисты не согласятся отдать территорию своей страны иностранцам – на это шла троцкистская нечисть».

Ранее понятие «национализм» было элементом негативной характеристики». Но здесь – принципиально иной дискурс. В сталинской пропагандистской традиции сама идеологема «троцкисты» соотносилась с понятием «инородцы». Главным образом евреи. С этой точки зрения инвектива понятна. «У троцкистских мерзавцев не оказалось даже никакого чувства национализма» – русского.

Верность отечеству противопоставлялась измене – деятельности, приписанной каявшимся подсудимым. Такое противопоставление акцентировал в ходе судебных заседаний обвинитель – А. Я. Вышинский. Например, в речи, опубликованной 12 марта 1938 года «Известиями», он утверждал: «Именно они, эти преступления, объясняют действительный ход вещей, действительную логику событий и борьбы, поставивших лицом к лицу два мира, два блока – блок изменников, наймитов иностранного капитала, разоблаченный и раздавленный сейчас гневом и мощью великой Советской страны, блок предателей, покрытых вечным презрением, позором и проклятием миллионных масс трудящихся народа всего мира, – и блок советских патриотов, великих и непобедимых в любви к своей родине, выдержавших не одну историческую битву с врагами, готовых под руководством Коммунистической партии и великого Сталина дать сокрушительный отпор любому врагу в любых условиях, в любое время, откуда бы он ни появился, несмотря ни на какую измену, ни на какое предательство. Значение настоящего судебного процесса определяется, разумеется, и теми уроками, которые неизбежно, необходимо извлечь всем нам, патриотам Советской земли, из этого процесса»[270].

Отсюда следовало, во-первых, что советские патриоты непобедимы. Во-вторых, подразумевалось, что необходима бдительность: изменники затаились повсеместно.

Одним из пропагандистских результатов «московских процессов» стало утверждение в качестве синонимов определений «русский» и «советский», когда речь шла о «патриотизме». Это тождество акцентировалось постоянно. Например, опубликованной в четвертом номере журнала «Литературный современник» за 1938 год статьей «Банда убийц, шпионов изменников и диверсантов уничтожена»[271].

Имелся в виду расстрел осужденных. Если верить статье, на такой итог надеялось все население: «Великий советский народ и его братья по классу за рубежом встретили этот приговор с величайшей радостью. Ибо, уничтожив банду оголтелых убийц, фашистских агентов и изменников родины, мы разгромили самый остервенелый головной отряд фашистских агрессоров. Разгромив эту растленную банду, мы выиграли одно из больших сражений в борьбе с капитализмом. А выигранное сражение сильнее сплотило многомиллионный русский народ вокруг партии Ленина – Сталина. Удар народного правосудия по фашистским негодяям увеличил силы и мощь СССР, укрепил советский патриотизм, воодушевил патриотов родины на новые подвиги, повысил большевистскую бдительность».

Характерно, что сначала речь шла о «советском народе». Оказалось, что это – «русский народ». Различий нет, ведь подразумевается «народное правосудие» – волеизъявление народа в целом. Ну а расстрел осужденных «укрепил» все-таки «советский патриотизм».