Василий Гроссман в зеркале литературных интриг - [100]

Несколько менее комплиментарны, однако и менее информативны суждения В. Ц. Гоффеншефера. Его статья «О счастьи» опубликована журналом «Литературный критик» в десятом номере 1935 года[203].

Гроссмановские публикации, утверждал Гоффеншефер, еще не осмыслены. Причина же ясна: критики «о молодом писателе пишут лишь тогда, когда он создает очень значительное произведение».

Согласно Гоффеншеферу, положение Гроссмана – особое. Критики оценивали преимущественно его дебют: «Все запомнили и единогласно одобрили его рассказ“ В городе Бердичеве”».

Дальше полагалось обозначить сюжет и назвать хоть кого-нибудь из тех «всех», кто одобрили. Ничего подобного в статье нет. Оно и понятно: критики не одобрили рассказ «единогласно». Горький похвалил в 1934 году, но устно. А в печати выступил только Лежнев, чье мнение горьковскому не противоречило.

С Горьким спорить Гоффеншефер тоже не стал. Он рассуждал о смысле понятия «счастье» – применительно к советским условиям.

У советских граждан, по словам критика, новые ценностные установки. Не такие, как в досоветскую эпоху: «Счастье нашего времени конкретно. Оно в дыхании нашей страны, оно в борьбе за нее, оно в нашем грандиозном строительстве, осуществляемом новым человечеством – людьми социалистической страны».

Это, согласно Гоффеншеферу, подразумевает и поиск новых решений «проблемы счастья в литературе».

Гоффеншефер настаивал, что Гроссман был прав, когда в гражданской войне усмотрел борьбу за счастье. Ошибка же обусловлена другой причиной: «Но мы имеем право упрекать писателя в том случае, если пафос этой борьбы подчеркивается исключительно и только трагическим моментом, конкретизируемым как разрыв между несчастной личной жизнью и счастливой общественной деятельностью или как конфликт между общественными устремлениями и биологическими возможностями человека. Мы имеем право упрекнуть писателя также и в том, что акцентируемые им трагические конфликты “уравновешиваются” только умозрительным примирением “жертв” и “идеала”».

Из сказанного Гоффеншефером с необходимостью следовало, что слишком драматизирована ситуация в рассказе. Не вдаваясь в анализ, критик заключил: «Гроссману не удалось раскрыть смысл борьбы и счастья нашей эпохи во всей ее полноте и конкретности».

Однако это даже не инвектива. Незначительный упрек. Возможно, только о Горьком могли тогда сказать, что ему «удалось раскрыть» смысл эпохи именно «во всей ее полноте и конкретности». О сюжете же гроссмановского рассказа Гоффеншефер рассуждал так, словно читатели знали его с детских лет, потому и анализировать детали нет нужды.

Не более аналитичен обзор С. Г. Гехта «“Рассказы” В. Гроссмана», опубликованный двухнедельным журналом «Литературное обозрение» в семнадцатом номере 1937 года. Казалось бы, нельзя в обзоре не анализировать писательский дебют[204].

Однако Гехт лишь утверждал, что дебютный рассказ выглядел чуть ли не чужеродно в «Литературной газете». Не походил на «литературные эмбрионы, принадлежащие перу известных авторов».

Критик упрекнул редакцию и одновременно похвалил. Упрек относился к прежнему низкому уровню публикаций, а похвалою отмечено, что «за подписью неизвестного автора появился хороший рассказ».

Далее Гехт попытался в нескольких фразах пересказать содержание, хотя вполне очевидно было, что задача такая заведомо неразрешима. Ну а вывод опять относился лишь к профессионализму Гроссмана: «Читатель проглотил всего пятнадцать книжных страничек, но надолго запомнил всех героев рассказа…»

Малоинформативна и статья И. Л. Гринберга «Мечта и счастье», опубликованная журналом «Звезда» в пятом номере 1937 года. Замечания о рассказе «В городе Бердичеве» на удивление кратки[205].

Персонажей гроссмановской прозы критик разделил на заслуживающих и не заслуживающих похвалы. Соответственно, хвалил первых, а прочих бранил: «Люди, готовые отдать счастье за кусок мыла, составляют вторую группу героев Гроссмана. Они встречаются, вернее – сталкиваются, с большевиками почти в каждом рассказе».

Среди не заслуживающих похвалы есть, по мнению критика, достойные сочувствия. Например, семья Магазаников. Далее приведена финальная тирада Хаима, после чего отмечено: гроссмановский персонаж – «бедняк и именно поэтому он так жесток к себе».

Логическая связь здесь, по меньшей мере, сомнительная. Гринберг, подобно всем остальным, пытался уйти от конкретики.

Если подвести итоги, было признано, что «В городе Бердичеве» – рассказ, написанный мастером, причем «идеологически выдержанный». Но критики не желали анализировать его. Словно бы сговорились. Нет анализа ни в одной статье. И это знаковое отсутствие.

Зазеркалье

Причины, обусловившие знаковое отсутствие, не очевидны. «Еврейская тема» тут вроде бы ни при чем. Как таковая она тогда не была запрещена.

Но причины выявляются, если обратиться к общеидеологическому контексту. Гроссман – буквально на грани допустимого. Используя горьковские дефиниции, которые пытался вышучивать Липкин, отметим: критики не могли не видеть, что в рассказе конкурируют две правды. Оставляющая сына Вавилова по-комиссарски права. В последний бой должен вести отряд именно комиссар. Однако не оспорена никем и правота Бэйлы, уверенной, что материнский долг превыше всего. Мнение повествователя вообще не выражено.