Василий Аксенов — одинокий бегун на длинные дистанции - [172]

Моя поездка в Москву в известной мере была полезной в деле урегулирования отношений молодых людей со старшим поколением.

Вот адрес Аксеновых Алексея Васильевича и Нины Александровны: Москва, Дмитровское шоссе, д. 44, корпус 2, кв. 46. Телефон [phone]. Хозяева квартиры пока не знают почтового индекса.

Всем родным передал Ваши приветствия и добрые пожелания. Желаем Вам с Майей доброго здоровья и счастливой жизни.

Старый Дед

Василий Аксенов в интервью

Пете Вегину от Васи Аксенова. Блиц-интервью 1980-е годы

Знак Зодиака Лев

Любимое время года Осень

Любимый город Джорджтаун

Любимая страна Греция

Любимый политик Керенский

Любимый писатель Толстой

Любимый актер Табаков

Любимая актриса Томпсон

Любимый режиссер Феллини

Любимый певец Торме

Любимая певица Фицджеральд

Любимый художник Малевич

Любимый композитор Вивальди

Любимый вид спорта Баскетбол

Любимый напиток Клико

Любимое блюдо Макароны

Самая красивая женщина Ева

Самый красивый мужчина Адам

Любимый парфюм Поло

Любимая игра Роман

Ваша семья Я член семьи Пушкина, тибетского спаниеля

Вместо мемуаров

Жаль, если кого-то не было с нами. Беседы с Игорем Шевелевым

Помню Василия Павловича Аксенова поднимающимся по лестнице в кинотеатре «Октябрь» — кажется, был 1980 год, какой-то джазовый фестиваль. Уже было известно, что он уезжает. А я не решился подойти, поздороваться, познакомиться.

Прошла целая эпоха, когда в 1998 году, в один из своих приездов в Москву, Василий Аксенов пришел в «Общую газету» на традиционную встречу журналистов. Так произошла наша первая встреча, началось личное знакомство с писателем, из книг которого во многом я был «создан» в молодости. За последующие семь лет наших встреч и интервью много чего произошло. Писались и издавались в России новые романы, на экраны вышел многосерийный телефильм по «Московской саге», прибавивший Аксенову миллионы читателей. Василий Павлович поменял место жительства, переехав из разочаровавшей его Америки, где завершил преподавательский контракт, в Биарриц во Франции. По его словам, там работается не хуже, чем в советских домах творчества 1960–1970 годов. А для общения с друзьями и впечатлений о непрерывном российском карнавале быстротекущей жизни остаются все те же визиты в Москву.

Мы публикуем фрагменты бесед с В.П. Аксеновым с 1998 по 2002 год.

Меня готовили к посадке еще при Сталине

— Самый серьезный поворотный момент в вашей жизни?

— Их было несколько. Главный — не эмиграция в Америку, а приезд, когда мне было шестнадцать лет, в Магадан, к маме. После одиннадцатилетней разлуки это было, по существу, знакомство с ней. Юность совпала с переходом в абсолютно другую жизнь, Магадан по тем временам был самым свободным городом Советского Союза, поскольку многие не боялись говорить то, что хотели. Им нечего было терять — ну отправят опять в зону, да и хрен с ним.

Я вдруг оказался в интеллектуальной среде. Мама была на поселении, и народ из бывших зэков тянулся к ней. Профессора, которые работали вахтерами или мыли полы, приходили каждую неделю, вели интереснейшие разговоры. Для меня это имело колоссальное значение. Мама начала меня знакомить с частью запрещенной литературы, читая на память. В частности, Пастернака, которого не только не печатали — это был сорок восьмой — сорок девятый год, — но и из библиотек изъяли. Тогда, кстати, и Достоевского убирали с полок. Мама мне читала Гумилева, Ахматову, Игоря Северянина, которого она почему-то очень любила. Именно там я получил интеллектуальный заряд.

Самый драматический момент — когда ее забрали второй раз и я остался в шестнадцать лет совершенно один. Было довольно круто. Я носил ей в тюрьму передачи, стоял в очереди. И видел толпы заключенных, идущих из порта в сторону карантинной зоны, — все с номерами на спинах, некоторые в кандалах. А мы жили недалеко, и каждый день я проходил мимо этих людей и невольно спрашивал маму: «Что это, кто это такие, как это может быть?» Но она не торопилась раскрывать мне глаза на происходящее. Однако прямых объяснений и не нужно было, я уже все понял. Я познакомился тогда с Советским Союзом.

— Если бы у человека была возможность изменить что-то в прожитой жизни, что бы вы исправили в первую очередь?

— Вы знаете, я жалею свои юные годы. Я бы иначе их прожил. Слишком много было бессмысленной пьянки, бессмысленных связей с людьми. Я не имею в виду любовные связи. Возникали какие-то нелепые дружбы, совершенно ненужные. Вообще юность под Сталиным вспоминается как полоса полнейшей бессмыслицы. Не знаю, как я из нее выкарабкался.

— И каким бы хотели быть?

— Если бы мне сейчас опять было восемнадцать и был нынешний опыт, я бы стал филологом, был бы гораздо более эрудированным. Обязательно изучил бы несколько языков. В то время иностранные языки вообще казались нелепостью. Потом бы я занимался индивидуальными видами спорта. Не в баскетбол бы играл с командой каких-то шалопаев, а занимался горными лыжами или парусом. Такими вот вещами.

А получилось, как мне кажется, какое-то потерянное время. Хотя на самом деле оно, может, и не было потеряно. Потому что в этой забубенной хаотической жизни возникало такое, я бы сказал, спонтанное сопротивление: «Да катитесь вы все к чертовой матери! Ничего я не боюсь!» И это давало какое-то определенное мужество. Но на самом деле я бы предпочел более цивилизованное время.