Васил Левский - [75]

Он не хочет больше просить, не хочет унижаться. Веря в неминуемую победу народа, он презрительно бросает богачам:

«Чорбаджиям, которые обещают дать кто 1 000, кто 2 000, кто 3 000 золотых, но только тогда, когда увидят, что началось восстание, скажи, — пишет он Данаилу Попову, — что тогда их миллионы пусть останутся при них.

...Придет день, когда те, кто сегодня с огромной опасностью добывает деньги на ведение нашей работы, не захотят и слышать о тех чорбаджиях, которым тысяча грошей дороже жизни болгарских освободителей».

Деньги необходимы для дела. Сам Левский, располагая всеми средствами организации, живет как аскет. В записной книжке он отмечал все личные расходы, очевидно имея в виду отчитаться в использовании каждой народной копейки. Он записывал расход на приобретение обуви и покупку иглы. Встречаются записи расходов по два-три гроша под названием «изпроводяк». По болгарскому обычаю гость, покидая дом, делает детям хозяев прощальный подарок — изпроводяк — в виде мелких монет.

Раз Левский решил выпить бузу (прохладительный напиток). По привычке он и это занес в книжку, но там, где полагалось указать сумму, он проставил ноль. Видно, не захотел этот расход отнести на счет организации.

Записи показывают не только честность, но и изумительную простоту жизни Левского. Обычная его еда в пути состояла из хлеба, маслин, яблок, иногда чашки черного кофе. Он совершенно не пил ни вина, ни водки, не курил. В поездках по Болгарии в 1871 и 1872 годах он только один раз купил яйца и три раза пастырму — вяленое мясо.

За пять месяцев его личный расход составил восемьсот сорок восемь грошей, или ежедневно около шести грошей. Но эта сумма затрачена не только на его личные нужды, он редко бывал один: «когда с тремя, когда с двумя, и очень мало я был только со своим конем». За эти же пять месяцев он собрал в городах и селах свыше одиннадцати тысяч грошей.

Записная книжка Левского раскрывает еще одну черту его характера. Проповедуя великие идеи свободы, человеколюбия и братства, он никогда не забывал о насущных нуждах людей, о их повседневных заботах. В его книжке встречаются заметки с подробным описанием составления красителей и способов крашения тканей, приведены методы народного лечения, указаны яды и противоядия.

Он мог сказать крестьянину, как обрести свободу и как выходить захворавшего ребенка, как избавиться от зубной боли и от турецкого султана, как составить яркую краску для одежды дочери, что сделать, чтобы не мерли ягнята, и убедить отца отдать мальчонку в школу.

Наговорившись, он заведет песню, развеселит душу мужицкую. В его книжке немало записей народных песен.

Там, где побывал Левский, всюду о нем оставалась крепкая память.

— Бывало, познакомишься в каком-нибудь селе или городе с тамошними работниками — готовься слушать рассказы из бурной жизни Левского, — говорил его современник Захарий Стоянов. «Веселый был человек, прости его бог; ни разу не видел, чтобы он задумался. Все-то, бывало, улыбается, все-то радуется — будто на свадьбу звать .пришел», — вспоминал один. «Крепкий был парень. Бывало, целую ночь просидит, а утром, глядишь, встал и гуляет», — добавлял другой. «А вы слыхали, как он ласкал детишек? Как говорил: «Вот эти нам нос утрут», — рассказывал третий. — Но богачей ненавидел. Говорил: «Они бездельники толстобрюхие, клещи, в десять раз хуже турок».

Тысячи различных случаев рассказывали о нем.

Однажды он поделился с крестьянами сдобным пирогом. Те отказались есть скоромное, так как это было время поста. Левского огорчила темнота и суеверие, и он принялся горячо доказывать нелепость обычая:

— Пока мы только постимся и молимся богу, турки будут хозяевами на нашей земле, а мы их рабами.

К нему обращались со всякими вопросами, и он находил простые и ясные ответы.

Как-то жители деревни в окрестностях Софии спросили его:

— Дьякон! Когда Болгария получит свободу, кого мы поставим царем?

— Если мы деремся с турками только ради того, чтобы иметь царя, то мы дураки. У нас и теперь есть султан. Не правитель нам нужен — нужны свобода и равенство людей, — ответил Левский.

— А ты тогда кем будешь служить? Ведь ты имеешь право на самую главную должность.

— Никакой должности мне не надо. Я уйду к другим порабощенным народам и там буду делать то, что теперь делаю здесь.

У него слова не расходились с делом. Он жил так, как учил жить других. Для него не было ничего выше, чем служение родине, народу. И он служил скромно, честно, самозабвенно.

«Друг и брат Филипп, — писал он воеводе Ф. Тотю, — мы, деятели освобождения, посвятили свою жизнь родине, миллионному народу. Мы должны быть свободны от мелочного себялюбия и зазнайства. Надо помнить, что мы лишь исполнители воли народа. Мы жаждем видеть свое отечество свободным, а потом пусть меня пошлют хоть гусей пасти!»

Он и других призывает не искать благодарности и преклонения, не выпячивать своих заслуг и не требовать в вознаграждение за них высокого для себя положения. «По моему мнению, это самое правильное и достойное человека. Я не обращаю внимания на свои теперешние страдания и недостатки во всем, ни даже на ежедневное преследование меня полицией и болгарскими выродками, Мне бы и в голову не пришло сказать, что вот, мол, я с самого начала нашего дела проработал в таких тяжелых условиях, а теперь явился кто-то другой на готовенькое. Наоборот, если у него голова на плечах, если он умнее меня, я должен сам уступить ему свое место. История не припишет никому чужих заслуг».