Вашингтонская история - [100]

— Я пришел в ресторан, вижу: тебя нет. Подождал полчаса — какое полчаса! Полвека! Потом позвонил в отель и выяснил, что тебя там тоже нет, и ты не оставила записки и не выбыла из гостиницы.

Я обшарил весь Нью-Йорк. Сначала обошел больницы, потом кинулся в полицию. Все напрасно. Значит, оставалось одно: предположить, что тебя задержали. Но никаких официальных действий предпринять я не мог, пока не знал, где ты находишься. Мне и в голову не могло прийти, что у них хватит наглости тайком увезти тебя сюда и держать под стражей!..

Фейс крепче прижалась к нему.

— Как же ты нашел меня? — шепотом спросила она.

Дейн молча посмотрел на нее. Но прежде чем он успел раскрыть рот, она сказала:

— Вашингтон… через Вашингтон, конечно! — И губы ее исказила кривая усмешка.

— Да, если бы я ждал официального сообщения… Тебя нашел сенатор Кахилл. Он поднял шум. И им пришлось сказать, где ты находишься. Ты бы слышала, как шипела трубка, когда он сообщил мне об этом по телефону из Вашингтона.

И желая немножко развеселить ее, Дейн выпятил нижнюю губу и замотал головой, подражая сенатору:

— Нет, Чэндлер, честное слово, хватит, мы должны положить этому конец! Пора прекратить безобразие. Задерживают прелестную женщину прямо на улице, среди бела дня, и тащат черт знает куда! Нет, ей-богу, Чэндлер, я доведу это до сведения американского сената!

— А он может освободить меня? — спросила Фейс.

— Нет, — сразу становясь серьезным, ответил Дейн. — Разве, что сенатское большинство его поддержит.

Фейс безнадежно покачала головой и вздохнула.

— Когда я выяснил, где ты, — продолжал он, — я попытался связаться с тобой и послать тебе записку, но ничего не вышло. Тогда я с отчаяния позвонил в Белый дом Мелвину Томпсону, прямо от твоего имени. Я сказал ему… ну, можешь себе представить, что я ему сказал. Он сделал что надо, и вот — я тут.

— Да, — вздохнула Фейс, — худо мое дело.

Она почувствовала, как вся кровь отхлынула от ее лица.

— Скажи мне, Дейн. Скажи всю правду. Я не хочу, чтобы ты что-то смягчал или скрывал от меня. Я хочу точно знать, как обстоят мои дела. — Она сама себе дивилась: не тому, что ее голос звучал так твердо, а тому, что она действительно не хотела никаких недомолвок.

— Давай сядем, — предложил он, подводя ее к койке. — Нам надо о многом поговорить.

Она села с ним рядом и переплела его пальцы со своими, словно ей необходимо было не только видеть, но и чувствовать его.

— Во-первых, я хочу знать, сколько времени они могут продержать меня здесь.

Дейн еле заметно сжал челюсти. В глазах его промелькнули горе, тревога, гнев.

— Все зависит… — угрюмо сказал он, — от многих вещей.

Его настроение передалось и ей.

— Продолжай, — вздохнула она.

— Я уже пытался взять тебя на поруки, подведя твое дело под один из параграфов закона о неприкосновенности личности, но…

— Но?..

— Мне было отказано. Судья сказал, что право выдать на поруки иностранца принадлежит только генеральному прокурору Соединенных Штатов.

— Так значит, я иностранка. Иностранка без всяких прав! Без… родины!

Он заговорил мягко, нежно:

— Так они говорят. Но мы должны убедить судью в обратном и заставить его изменить свое мнение или убедить генерального прокурора. Понимаешь?

— Ох, Дейн, — всхлипнула она. — Ведь они могут теперь держать меня здесь сколько им вздумается!..

Он отвернулся и посмотрел на белый кафель стены.

— Да, могут, — нехотя признал он. — Но не станут. Не захотят. Если суд откажет в разрешении взять тебя на поруки, Мелвин Томпсон обещал мне освободить тебя. Большего от него, конечно, не дождешься. Как и все остальные, он боится за свою шкуру. Чудовище стало пожирать своих создателей. Так что борьбу теперь придется вести нам одним… тебе и мне.

И без того темные глаза Фейс еще больше потемнели и расширились.

— Дейн, — нежно сказала она, — я не могу допустить, чтобы ты стольким рисковал из-за меня. Ведь твое будущее…

Он посмотрел на нее с глубокой нежностью.

— О чем это ты? — спросил он, и в голосе его зазвучала искренняя убежденность. — Решение принято. И не я сам пришел к этому решению, меня привело к нему самое важное дело, какое мне когда-либо довелось вести, а также те дела, которые оно олицетворяет собой.

— Ох, Дейн, как я тебя люблю! — воскликнула Фейс. Она поцеловала его и склонила голову к нему на плечо.

— Видишь ли, — начал он сухим официальным тоном, — твое дело похоже на шекспировскую пьесу. В нем скрыто еще одно дело, а в том деле — еще одно. Ответчицу не только схватили на улице как иностранку и заперли в камере без права общаться с внешним миром, нарушив в отношении нее закон о неприкосновенности личности, — вопрос куда страшнее и запутаннее, и заключается он в следующем: в каких преступлениях будет обвинена ответчица. Представь себе на минутку: каким-то образом стало известно, что комиссия давным-давно решила обвинить ответчицу в неуважении к конгрессу. Выяснилось также, что исполнительные власти намерены потребовать от суда присяжных обвинения ответчицы в обмане и клятвопреступлении. И вот теперь различные канцелярии и организации затеяли между собой свару, оспаривая друг у друга лавры первооткрывателя преступника. Я не говорю «вероятного преступника», нет, они убеждены в виновности своей жертвы. Итак, идет борьба за право ее осудить. Завтра утром история Фейс Вэнс появится во всех газетах, и все комиссии, организации и канцелярии будут претендовать на то, что именно они разоблачили ее. Ответчица станет знаменитостью, и в прессе будут утверждать, что еще немного, и она свергла бы правительство… — Он помолчал, переводя дух.