Вашингтонская история - [101]
Фейс понимала, почему он принял такой тон — она еще больше любила его за это, но уже не нуждалась в том, чтобы ей рисовали ее трагическое положение, смягчая краски.
— А какая кара ждет меня за все эти… преступления?
Он вздохнул.
— Если хочешь, мы потом можем заняться подсчетом. В итоге, должно быть, получится штраф на сумму куда большую, чем то, что мы имеем, и тюремное заключение на срок куда больший, чем мы можем прожить.
Фейс вскочила с койки и принялась метаться по комнате, потирая рукою лоб и глаза. Наконец она выкрикнула:
— Да какое они имеют право?
— Имеют и пользуются им. Но не думай, что мы будем сидеть сложа руки. Нет, не будем! Мы обратимся к общественному мнению. И народ будет за нас. Они забыли о народе. Сенатор Кахилл начеку… Аб Стоун организует национальный рабочий комитет… Группы охраны гражданских свобод выступят по твоему делу… и потом есть ведь множество судебных инстанций, где мы можем дать бой.
— Да, но сколько на это потребуется времени? — спросила она дрожащим голосом.
Он мотнул головой.
— Столько, сколько надо, чтобы выиграть дело! Но ты должна быть готова к этому.
— Послушай, Дейн, — сказала она, прислонясь в изнеможении к белой кафельной стене, — я одного не могу понять: почему они заперли меня здесь, на этом острове?
Он помедлил.
— Они намерены выслать тебя.
— Выслать?.. — Казалось, она не понимала, о чем он говорит. — В Испанию… к Франко? Да разве они могут? — Теперь в ее словах звучало подлинное смятение.
Он глубоко вздохнул и знакомым ей жестом сложил вместе кончики пальцев.
— Могут. Могут выслать тебя, вместо того чтобы выдвигать различные обвинения. Или могут выждать, попытаются обвинить тебя, приговорить к наказанию и тогда уже выслать. Они считают, что победа в любом случае на их стороне. Мило, верно? Но мы будем бороться и против этого. Ты будешь бороться не только за себя, но и за то, чтобы у тебя была родина. Ведь этот остров своего рода ничья земля.
Она медленно подошла к зарешеченному окну и остановилась, глядя на низкие дождевые облака; на лице у нее было такое выражение, точно она не могла понять, что же с ней происходит. Откуда-то донесся плач ребенка — звук этот царапнул ее по сердцу. Годы… на ее защиту могут потребоваться годы, годы, за которые Джини успеет вырасти. И Фейс охватило непреодолимое желание увидеть Джини, обнять ее, узнать, не забыла ли она свою маму. Что она скажет ей, своей девочке? Не забывай меня! Не забывай, что я люблю тебя, Джини! Ведь я твоя мама…
— О чем ты думаешь? — спросил Дейн необычным для него хриплым голосом.
— О моей девочке, — просто ответила Фейс, — и о том, что станет с ней, когда меня отправят в Испанию.
Он помрачнел и крепко сжал губы.
— Но ведь тебя же еще не отправляют.
В облаках образовался просвет, и лучи заходящего солнца на миг озарили багряным светом статую Свободы, возвышающуюся над бухтой.
Глядя на статую, Фейс почувствовала, как в горле у нее защекотало от волнения, но волнение это тотчас исчезло. Фейс заговорила голосом, в котором было больше грусти, чем иронии, — казалось, она обращается не только к Дейну, но и к каким-то людям, находящимся далеко от острова, не видимым отсюда.
— Ты когда-нибудь замечал, — спросила она, — что статуя Свободы стоит спиной к этому острову?
В дверном замке заскрипел ключ.
— Эй, вы там, — буркнул надзиратель, — время вышло!
