Ваш номер — тринадцатый - [17]

Под историческим вымпелом восседал все в той же зеленой плюшевой жилетке Администратор. Он холодно глянул на Зорина и без слов мотнул головой — проходи, садись! Минуты две он все так же молча изучал гостя. Зорин от этой пытки ерзал на жестком стуле с расшатанными ножками и терзал нервными пальцами свой несчастный макинтош.

В сегодняшнем кабинете, как и в тот раз, сильно пахло остывающим пепелищем. Нынче Зорин мог уже поклясться, что аромат гари исходит от самого хозяина.

Наконец Администратор разомкнул жесткие губы:

— Ну что? Убежал, спрятался? Так себя ведут нашкодившие пацаны, кукиши марципановые, а не руководители солидных газет. В нашу первую встречу я допустил ошибку, эта судьба решительно не по вам. Ваш номер больше не тринадцатый. Верните гардеробную бирку и ступайте в свое конструкторское бюро! Наша сделка аннулирована. Вам возвращается первоначальная судьба, и дальнейшему обмену она не подлежит.

Ледяной тон Администратора, нарастающий аромат пожарища, нелепый алый вымпел горкоммунхоза, приговоренные смутьяны-стрельцы и беломраморная дщерь поганой семейки Борджиа — политических интриганов, кровосмесителей и убийц… От всего этого голова шла кругом. Зорин плохо соображал, что за нотации читает ему обладатель зеленой жилетки, и только продолжал нервически ерзать на угрожающе нестойком стуле.

Между тем Администратор повторил стальным голосом:

— Номерок попрошу на стол!

Наконец до Зорина дошло, чего от него хотят, и он принялся лихорадочно копаться по карманам в поисках проклятого номерка. Но тот, как назло, все не попадался.

— Он у вас во внутреннем кармашке кейса! — равнодушно подсказал Администратор.

Чертова бирка и впрямь оказалась там! Мокрой от пота рукой Зорин протянул ее Администратору, жалко пролепетал:

— Петр Аввакумович, а может быть?..

— Не может! — отрезал тот. И, не принимая номерок рукою, коротко кивнул лобастой башкой: на стол клади!

Зорин подчинился безмолвному приказу. И, сразу сделавшись маленьким и пришибленным, попятился к дверям. Пробормотал убито «до свиданья» и, не удостоившись ответа, взялся за ручку, потянул дверь на себя.

— Вернитесь! — в последнее мгновение скомандовал Администратор.

На ватных ногах Зорин возвратился, замер посреди кабинета в ожидании дальнейших указаний. Лукреция Борджиа со своего несгораемого постамента взирала на него взглядом потомственной отравительницы. Стрельцы, напротив, глядели сочувственно, с пониманием момента.

— Садитесь! — велел Чичеванов. И после долгой паузы вынес вердикт: — Черт с вами, считайте, вы прощены. Но учтите: еще одно своеволие — и прощайте навсегда!

Зорин преданно поедал его глазами и только кивал головой, заранее согласный на все, что ему ни предпишет Администратор.

— Держите! — тот небрежно кинул на столешницу драгоценный номерок.

Зорин подскочил, вцепился в жестяную бирку мертвой хваткой. Больше всего на свете он обожал сейчас этот куцый металлический кружок с цифрой «13» и двумя перекрещенными царапинами.

Администратор смотрел с нескрываемой брезгливостью:

— Ступайте к гардеробщику! Скажите, что я велел вернуть вам новый плащ.

Зорин суетливо откланивался — успокоенный и обессиленный.

— Простите, Петр Аввакумович, — встрепенулся он на самом пороге, несколько уже осмелев. — Можно один вопрос не по существу?

Администратор кивнул, обратив на него выжидающий взор.

И снова, как и в первую их встречу, странное ощущение пронизало Зорина. Голос Администратора звучал уверенно и властно, и в силах этого человека было карать и миловать. А глаза излучали почти ощутимую боль. Боль обреченного. Вот так же стоит дуб-исполин: могуч, раскидист в кроне, стволом неохватен. А внутри сердцевина вся сгнила, и в трухе копошатся мыши да плодится прочая мелкая нечисть. И ни одна птица не совьет себе гнезда на этом больном дереве, ни одна белка не поселится в его дупле. В ходе общения с Администратором у Зорина все упрочивалось тягостное впечатление, что имеешь дело со смертельно больным человеком. И что болезнь эта — не тела, а души.

Между тем хозяин кабинета ожидал его «вопроса не по существу». И Зорин спохватился:

— Я вот о чем спросить хотел. Этот старичок, Пифагором себя кличет. Почему он всех называет — гражданин, гражданка?

— Что, батенька мой, заинтересовал вас наш Пиф-Паф? — впервые за этот вечер на устах Администратора обозначилась улыбка.

— А почему — Пиф-Паф? — удивился Зорин, немало подбодренный тем, что снова сделался «батенькой».

— А потому, — разъяснил Администратор, — что он не только Пифагор, а еще и Пифагор Пафнутьевич. Вот вам и Пиф-Паф! Но это даже — во-вторых. А во-первых — потому, что в свое время очень он уважал делать это самое пиф-паф.

— В каком смысле? — опешил редактор.

— А в самом прямом! Поставить человека к стенке и в упор разнести ему затылок к чертовой матери. По приговору «тройки», который сам же и клепал — безошибочно руководствуясь революционным своим правосознанием. Вот тогда-то этот кукиш марципановый и привык ко всем подследственным и приговоренным обращаться гражданин да гражданка.

— Но мы-то с вами, вроде, не подследственные? — скорей спросил, чем утвердил Зорин.