Варяжские гнезда - [53]

– О жизни их мы мало знаем, – отвечал славянин. – В столь великой тайне она протекает. Но при объездах их по острову и при выходах на Коляды в городские храмы они ласково и приветливо раздают дары богини и принимают приношения. Между собой они весело смеются и объясняются знаками. Видно, очень дружно между собой живут. Детей они ласкают, а своих воспитанниц любят и ухаживают за ними, как нежные матери.

– И дети тоже видят все ужасы, совершаемые девами?

– Конечно, видят и приучаются считать все это исполнением священной обязанности во славу богини. В Стопенькамне на горе есть сторожевая башня. С нее виден угол озера, хотя храм скрыт в лесу. Часто видят оттуда, как девы катаются по озеру на лодках, резвятся, играют и бегают взапуски по берегу. Зимой же, когда озеро замерзает, они вместе с воспитанницами и со старыми девами бегают на коньках, и издали можно видеть, как мелькают их яркие, разноцветные шубки или белые с яркой отделкой платья. Хотя они не могут говорить, как мы, но видно, что весело живут и очень привязаны как друг к дружке, так и к детям. Ведь они выросли все вместе. Чаще всего они поступают в храм грудными, когда их еще надо на козьем молоке выкармливать.

Во время продолжительной зимовки сходились и знакомились друг с другом славянские купцы всех стран. Язык отличался в наречиях, но все друг друга легко понимали. Нравы и обычаи были везде почти те же. Пировать и принимать гостей любили все одинаково и угощения на корабле или в стане то одного, то другого племени следовали одно за другим. Лишь к одному обычаю озерных и кривичей не могли привыкнуть ни сарматы, ни южноднепровцы. Это к северной бане, которая поморцам очень нравилась. В Смоленске при каждом доме была баня, и раз в неделю вся семья в ней парилась. Накаляли печь жарко, раздевались, брали молодое прутье березовое и начинали себя бить до того, что вылезали едва живые. Потом обливались студеной водой и оживали. По словам южных гостей, они творили не омовение себе, а мученье. Но это самоистязание весьма нравилось и озерным, и кривичам и поморцам, и часто купцы смоленские в свои бани зазывали гостей из того или другого народа. После бани поглощалось большое количество меду и пива ячменного.

С готами весьма подружились саксы. Их было немного, всего зимовало три корабля. Язык саксов хотя и не был так похож на готский, как славянские между собой, но понимали они друг друга свободно. Это были рослые люди, еще более белокурые, чем готы, со светло-голубыми глазами. Волосы длинные, перехватывались на маковке цветной лентой и висели наподобие конского хвоста. В противоположность готам, считающим за позор брить бороду, саксы носили только длиннейшие усы. Вместо лат они имели кожаные куртки и были вооружены длинными копьями, короткими мечами и круглыми щитами. У каждого был, кроме того, длинный нож. Некоторые сражались топорами и молотами. Корабли их – плоскодонные, дубовые, имели нос и корму весьма высокие, скамьи для гребцов были из крепкого дуба, якоря висели на железных цепях, паруса были из крепких воловьих кож. Саксы стана на берегу не устраивали, а жили все время на кораблях. Пили они мед, как готы, и не уступали им ни на охоте, ни на пирах.

С ноября по апрель река стояла под сплошным льдом, по которому можно было безопасно переходить с одного берега на другой. С декабря по февраль стояли сильные морозы. Работ по приведению в лучший порядок судов было немного. Времени оставалось вдоволь на пиры, игры и охоту. Коляды праздновались в городе и в стане корабельщиков весело и шумно. У всех богатых стояли убранные столы для угощения всех друзей и колядующих мальчиков, рассыпавших зерна Житного Деда по очагам домов.

Девушки и молодцы гадали на все лады, по улицам и в стан ходили ряженые медведи, козы, домовые, даже крылатые зиланты[33]. Много бегало и шутов в пестрых одеждах с колокольчиками и бубенчиками. Они дрались между собой, ругались с прохожими и выделывали такие вещи, от которых народ со смеха катился, а честные жены и девы убегали без оглядки подальше. За умение потешить им перепадали угощение, дары и подачки отовсюду. Скоморошество в большом торговом городе давало хорошую прибыль.

Были и такие ряженые и скоморохи, которые являлись в дома, на корабли и в станы купцов с далеко неблаговидными целями. На нескольких кораблях обнаруживалась пропажа ценных вещей, дорогого оружия, золотых и серебряных украшений. Стали бдительно наблюдать за колядующими, но никто не попадался. Следы по снегу указали, что кроме приходивших из города и близких слобод, приходили люди и из леса, тянувшегося к северу по правому берегу Днепра.

В лесу этом, говорили кривичи, проклятый Туримка разбойник проживает. У него там городок окопанный с частоколом построен. Его люди часто корабельщиков останавливают и грабят. А теперь вот что, видно, затеяли. Ходят колядовать, да высматривают, где плохо лежит.

Водан очень хотел поймать воров и наказать по заслугам. К нему пришел еврей Нафан бень-Гедеон. Это был мужчина лет сорока, ловкий и пронырливый. Он должен был выселиться из Пантикапеи, потом и из Танаиса, как не ладивший с еврейским обществом. Он был женат два раза, сперва на финикиянке, потом на гречанке, и приносил жертвы то Молоху и Астарте, то Зевсу и Афродите. Похоронив обеих жен, он несколько раз раскаивался, получал пособие от евреев, проматывал его; тогда обращался к одноплеменникам то той, то другой из своих умерших жен, вытягивал с них сколько мог, опять проедал и пропивал все и вновь продавал свою веру новым богам. Безо всякой застенчивости он часто говорил: «Я торгую самым благородным товаром. Кто продает золото, кто ткани, кто оружие, кто коней, кто рабов, а я богов, и всех их очень почитаю, потому что они меня кормят». За такое нечестие большинство евреев не хотело с ним знаться. Водан ценил в нем ловкого разведчика и вознаграждал щедро на войне, за исполнение различных трудных поручений, в которых находчивость и пронырство имели больше значения, чем отвага и мужество. Если кто жаловался на бесстыдное поведение бень-Гедеона, царь отвечал обыкновенно: «Нет добродетельного человека без порока, ни порочного без добродетели».