Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI и XII веков - [35]
Одним словом Пирейская надпись подтверждает участие /439/ скандинавского отряда в борьбе с Булгарским восстанием и присутствие Гаральда в Солуни, а в свою очередь подтверждается в своем значении, указанном Рафном, этими несомненными фактами. Нападение Булгар на Солунь последовало после похода Анфима в Элладу, и Гаральд, давший приказание сделать надпись в Пирее, то есть, укротивший восстание в Афинах, мог без труда очутиться в Солуни в сентябре 1040 года — морем или сушею. Но и Пирейская надпись ничего не говорит о варяжестве Гаральда и его Нордманнов, хотя, конечно, этого нельзя было от нее требовать, даже в случае, если б они были Варягами.
С чудом св. Олафа, явившегося на помощь к своему брату, сага соединяет известие о построении в Константинополе храма в честь норвежского короля. Вэринги тотчас после возвращения в Миклагард выстроили, согласно с данным обетом, большую церковь, но император препятствовал ее освящению, и Гаральду стоило некоторого труда победить его упорство и т. д. Само собою разумеется, что ни в византийских, ни в каких других источниках мы не найдем и следов, чтобы в Цареграде когда-либо существовал храм в честь норвежского Олафа, как утверждает сага. Другие [276] скандинавские источники, сага об Олафе в самой краткой редакции и гомилия на день святого короля и мученика, принадлежащие та и другая второй половине XII века (Maurer, Ueber /440/ die Ausdrücke, примеч. 18, стр. 351 сл.), не говорят, чтобы храм, построенный в честь Олафа, был назван его именем. Они представляют и самое событие несколько в ином виде. Сам император византийский, угрожаемый врагами язычниками, обратился молитвенно к заступлению св. Олафа и дал обет построить в Константинополе храм «под именем святого и в честь святой девы». Но при исполнении обета оказалось, что греческий император не считал для себя и своей церкви обязательным то определение норвежского народного собрания, которым еще в 1031 г. убитый в сражении король Олаф был признан и объявлен святым. Храм был выстроен в честь и во имя святой девы: lèt gera kirkjuna — ос lèt vígia hinni haelgu Maríu (Antiquités Russes I, 476); Вэринги только помогали его постройке и украшению. В таком виде дело гораздо правдоподобнее, если не относительно повода, то, по крайней мере, относительно следствия, то есть, построения варяжской церкви св. Марии. Мы узнаем здесь ту «варяжскую богородицу» — Παναγία Βαραγγιώτισσα, существование которой в Константинополе сделалось известным только в самое последнее время по надписям, открываемым местными учеными. Очень жаль, что труды Паспати, которому так много обязана эпиграфика и древняя топография Константинополя, остаются так мало доступными для русских ученых по отсутствию у нас почти всяких сношений с Константинополем. [73] Но вот [277] что пишет французский генеральный консул в /441/ Константинополе, Белэн, в сочинении, озаглавленном «История латинской церкви в Константинополе»: «Les Varanges, dit Μ. Paspati, avaient une église particulière Panaia Varanghiotica «N. D. des Varangues» sise à la facade ouest de Sainte-Sophie, et presque contigue à cette basilique» (Beélin, Histoire de l'église latine à Constantinople, Paris 1872, p. 166). «Варяги имели особую церковь, которая называлась Варяжской Богородицей и была расположена при западном фасаде св. Софии, почти соприкасаясь с этой базиликой». Как самое название, так и местоположение храма заставляют думать, что это была церковь не латинская, а греческая, православная, и Варяги, которые в ней молились, которые делали в ней свои приношения, были не латинами, а просто православными людьми, то есть, по нашему мнению, — Русскими. Темные слухи о ее существовании и значении могли быть принесены на север либо спутниками Гаральда, служившими в русском иностранном корпусе, либо какими-либо другими Нордманнами, ходившими чрез Киев в Византию. В каком отношении церковный пересказ о чуде Олафа, не упоминающий о Гаральде, находится к выше нами приведенному — решить весьма трудно; но для нас нет необходимости заниматься этим вопросом. Наше убеждение об участии Гаральда в булгарской войне Михаила IV основано на его прозвании «булгароразорителем» в песнях скальдов; на «отряде великосердых», находившихся в Солуни, на Пирейской надписи, — так что оно не будет поколеблено и в том случае, если бы рассказ нашей саги о чуде оказался только переделкой церковной легенды.
Дальнейший пункт в истории Гаральда, который мы считаем нужным разъяснить в настоящей главе, касается такого [278] замечательного и громкого события, как ослепление византийского императора, и служит самым наглядным доказательством верности нашего критического отношения к сагам вообще и, в особенности, к саге Снорре Стурлесона о Гаральде. Во всех редакциях саги событие рассказывается почти одинаково. Гаральд, возвратившись из Иерусалима в Миклагард, свел знакомство с племянницею (по брату, а в других редакциях — по сестре или даже с дочерью сына) императрицы Зои, по имени Марией; забыв о дочери Ярослава Киевского Елизавете, в честь которой он слагал свои стихи, Гаральд просил руки принцессы, но получил отказ от царицы, потому что Зоя сама хотела иметь своим мужем юного и храброго норвежского героя: так, по крайней мере, рассказывали
