Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу - [14]

«Приговор» посольству Никандра был опубликован в 1846 году. Уже на следующий год П.С. Савельев растолковал фразу, что «прежние государи наши и корень их царьской от их же варежского княженья, от Рюрика», в норманистском духе: наши .памятники, по его заверению, «до позднейшего времени на своем книжном языке продолжали называть шведов варягами». В 1851 г. С.М. Соловьев увидел в ней «мнение о скан­динавском происхождении варягов-руси... это мнение древнейшее, древ­нейшее в науке, древнейшее в народе». Антинорманист Д.И. Иловайский в начале 70-х гг. XIX в. на ее основе высказал мысль, что Байер не яв­ляется родоначальником норманской теории. «Она, — заключал исто­рик, — уже в общих чертах существовала» в России. В 1913 г. Г.А. Замя­тин нашел в рассматриваемой фразе одно из объяснений того, почему новгородцы обратились именно к шведскому королю: «Очевидно в воп­росе о происхождении первых русских князей новгородцы были, выра­жаясь языком XIX века, норманистами». В 1931 г. В.А. Мошин подчерк­нул с ссылкой на нее, что «до XVIII-гo века господствовала традиция Начальной летописи, считавшая русь варягами, а в последних видевшая шведов». Как рассуждал в 1997 г. Г.М. Коваленко по поводу слов «приго­вора» посольству Никандра, одним из аргументов в пользу шведского кандидата было его родство с пресекшейся русской династией. В 2001 г. В.Я. Петрухин обнаружил в них прямую отсылку «к легенде о призвании варягов». В 1995 г. финский историк А.Латвакангас привел цитату из «приговора» посольства Никандра в качестве доказательства шведского начала династии Рюрика, что толкнуло новгородцев, уверен он, на мысль обратиться с известной просьбой к шведскому королю Карлу IX.

Ситуация на переговорах, конечно, совершенно отличалась от ка­бинетной обстановки, в которой ученые принимали в прошлом и при­нимают сейчас фразу «от их же варежского княженья» за несомненное наличие «норманистских настроений» в русском обществе. С учетом неизбежной трансформации формы и содержания произнесенного при переводе, с учетом того, что речи не протоколировались, а записывались (точнее, восстанавливались по памяти) по окончанию встречи, то слово «варяжский», стоявшее рядом с именем Рюрика, и было понято, а затем и зафиксировано в качестве этнонима «шведы». Этому могло способ­ствовать также то обстоятельство, о котором верно сказал М.А. Алпатов в отношении Петрея, но которое можно приложить ко многим его соотечественникам, - это пристрастие интервентов. К тому же смотрев­шим на историю русско-шведских отношений через призму трудов Магнуса и «Хроники» Петрея. По мнению Латвакангаса, Петрей связал новую информацию о варягах с традиционными шведскими пред­ставлениями о Востоке, согласно которым русские были варварами, а шведы относили себя к античной культуре и были враждебно настрое­ны против своих восточных соседей. Даниэль Юрт, несомненно, вел свои записи, согласно обязанностям секретаря, во время самих пере­говоров, в связи с чем очень близко передал смысл речи Киприана, поэтому у него ничего не сказано о шведском происхождении Рюрика, а лишь было отмечено его «римское» происхождение, на которое только и указал архимандрит.

Термин «варяжский» «приговора» посольству Никандра не несет никакой этнической нагрузки, в связи с чем был приложим к шведам лишь как к части западноевропейского, «варяжского» мира. О его бы­товании в России именно в широком значении говорит сам же П. Петрей: «...Русские называют варягами народы, соседние Балтийскому морю, на­пример, шведов, финнов, ливонцев, куронов, пруссов, кашубов, помо­рян и венедов», т. е. относят к варягам германцев, финнов, куршей, славян Южной Балтики, и какие-то еще другие, не названные им евро­пейские народы. Исходя из той же традиции, что бытовала в России и которую зафиксировал Петрей, Ю. Крижанич в 60-х гг. XVII в. относил к варягам восточноприбалтийские народы («от варягов, илити чудов, ли­товского языка народов... варяжеский литовский язык...»). Не может быть, конечно, и речи о том, что, как думает Г.М. Коваленко, фраза «прежние государи наши и корень их царьской от их же варежского княженья, от Рюрика», якобы свидетельствуют в пользу родства Карл IX и его детей с пресекшейся русской династией, ибо династия Ваз воссела на шведском престоле в 1523 г. и никакого отношения к древним пра­вителям Швеции не имела. Об этом прекрасно знали в России, и происхождением от «мужичьего рода» на протяжении нескольких деся­тилетий многократно попрекал ее представителей Иван Грозный, застав­ляя шведских монархов (Густава I, Эрика XIV и Юхана III) просить (зачастую очень унизительно) проявлять в их адрес доброе и подобающее королям отношение.

К сожалению, Н.М. Карамзин еще больше осложнил ситуацию, сло­жившуюся вокруг фигуры Киприана. Он сказал, сославшись на Шлецера, будто бы Видекинди свидетельствует, что «Киприан, депутат Новго­рода, убеждая бояр московских избрать в цари шведского принца Карла, сказал, что и первый князь наш был из Швеции». Но Шлецер говорит лишь о переговорах в Выборге, на которых архимандрит «отряженный епископом и другими именитыми новгородцами, сильно настоял на том, чтобы шведского королевича Карла избрать вели­ким московским князем», после чего историк привел известные слова Киприана в передаче Скарина. Подача Карамзиным информации о Киприане была подхвачена в литературе, хотя тот никогда не убеждал московских бояр избрать на русский престол шведского принца и не уве­щевал их примером, что летописный Рюрик был шведом. С опреде­ленной миссией Киприан посещал Москву, но посещал в январе 1615 г. и не с той целью, что приписал ему Карамзин.