Варяги и Русь - [7]

Нет никому доступа в заповедную рощу — лютая смерть ждет ослушника, кто бы ни был он. Грозен Перун, требует он крови человеческой, и горе тому роду или племени, которое жрецов не послушает и намеченную жертву не выдаст.

У самого истока Волхова, на высоком холме стоит идол грозного бога. Он сделан из дерева грубо, неуклюже, и подобия человеческого не узнать в нем, а чтут его все славяне приильменские, свято чтут — высшим из богов его считают и за всякое свое прегрешение кары тяжкой от него ждут. Когда появился этот истукан на холме, никто не помнит. А жрецы Перуна молчат, ни одним словом не обмолвятся, только для жертвоприношений время от времени созывают они народ славянский и перед истуканом приносят свои кровавые жертвы.

Но Перун велик и ужасен только для славян. Только они почитают своего грозного бога, страшатся проникнуть в заповедную рощу.

В самой глубине рощи, на берегу бурного Ильменя, в чаще, куда даже и жрецы Перуна не заходят, поселился человек… Лесные великаны сплелись своими могучими ветвями над его шалашом.

Немолод с виду этот одинокий обитатель заповедной рощи. Высок он ростом, широк в плечах, лицо его покрыто глубокими шрамами, длинные седые усы свешиваются на богатырскую грудь, а серые глаза смотрят весело и задорно.

Лишь только над Ильменем разразилась буря, он вышел из своего шалаша. Мрачно и тихо в лесу. Где-то грохочут, далеко-далеко, несмолкаемые раскаты грома, разрывает покрытое черными тучами небо молния, воет без устали ветер, а здесь же все спокойно. Птицы только смолкли да попрятались, а лесные великаны при каждом новом порыве ветра лишь слегка покачивают своими зелеными макушками, не пропуская вниз капель ливня.

Вышел старик из своего убежища и, пробравшись сквозь чащу кустарника, выбрался на берег разбушевавшегося озера.

Стоит он и смотрит на покрытую пенящимися волнами водную даль. С наслаждением вдыхает он сырой воздух, прислушивается к раскатам грома, смотрит на прорезывающую тучи молнию.

— Войте ветры, грохочи грозный Тор, старый норманн не раз лицом к лицу встречался с вами, — воскликнул он, — много видел я вас на своем веку и не на такой жалкой лужице, а в грозном, могучем море… Сколько раз я с моими воинами ходил в набеги — знает меч норманнский и далекая Британия… Короли франков дрожат перед нами… Нет никого равного по силе и храбрости сынам светлого Одина… Сама смерть для них не страшна… Ждет их светлая Валгалла, убежище храбрых…

Старик скрестил руки и, глядя на разбушевавшееся озеро, снова заговорил:

— Думал ли старый Рулав, что ему, храброму воину, придется на склоне своих дней скрываться в земле этих трусливых, шума битвы не слыхавших народов? Видно, недостоин я светлой Валгаллы, видно, прогневал Одина… Но нет, я спас свою жизнь не для того, чтобы умереть здесь, в этой лесной глуши! Нет, старый Рулав услышит еще шум кровавой битвы, услышит победный клич товарищей, много еще врагов уложит его секира, надо только выбраться из этих проклятых мест… — Старый норманн погрузился в глубокую думу.

Вдруг он приподнял голову и устремил свой взгляд на озеро.

Отчаянный человеческий крик, слившийся с ревом бури, коротко прозвучал и тотчас же смолк, заглушенный воем ветра.

Рулав отошел назад и спрятался в прибрежном кустарнике.

Прошло немного времени; норманн, не покидая своего укрытия, продолжал следить за озером. С шумом обрушился и покатился по прибрежному песку один, другой, третий вал, оставив на отмели два человеческих тела.

«Э-э, да я, кажется, знаю этих молодчиков», — подумал Рулав.

Он вышел из своего укрытия и, осторожно ступая, по мокрому песку, подошел к лежавшим без движения юношам.

— Вот как обнялись, — бормотал он. — Избор этого молодца держит так, что и живому не удержать…

Налетевший пенистый вал заставил старого норманна отступить назад.

— Что же с ними делать, — рассуждал Рулав. — Опять в озеро пустить, что ли… Ведь если здесь их тела найдут, то и до моего шалаша доберутся… Мне тогда несдобровать… Ищут эти проклятые жрецы меня… Старого норманна в жертву Перуну принести хотели, да нет, не из тех я… Родился свободным и в Валгаллу не рабом войду!.. Ну, довольно, однако! — воскликнул Рулав. — Ступайте, откуда пришли, пусть Ильмень вынесет вас в другое место, где найдут вас ваши родичи, а здесь вы мне только мешаете.

Он поднял было Избора, но в то же мгновение опустил его на песок.

Из губ юноши вырвался слабый стон, ресницы пошевелились.

— Жив, — проговорил норманн, — он жив… Нет, не решусь я поднять руку на беззащитного. Но как же быть? Оставить их тут — тогда они могут выдать меня, ну да будь, что будет… Из-за Вадима я стараться не стал бы… Знаю я их, этих старейшинских сыновей… Если бы он был один, не задумался бы я его назад в озеро спихнуть, Избора жалко…

Рулав оттащил от берега обоих юношей и положил их на такое место, куда не достигали волны.

Потом он поспешно скрылся в кустарнике.

Разразившаяся внезапно буря так же внезапно и стихла.

Ветер перестал завывать, разорванные тучи уплыли вдаль, выглянуло солнышко и залило ярким, веселым светом и успокоившееся озеро, и прибрежный кустарник заповедной рощи.