Варяги - [89]

   — Сорок гривен за какого-то смерда или рукодельника? Это куча серебра, — возмутился Рюрик.

   — Тогда тот, кто лишил жизни нашего человека, будет убит. Ты сам сейчас спросишь у них, кто убийца.

   — Вы отпустите моих воинов живыми и невредимыми безо всякой виры, иначе от вашего града и следа не останется! — яростно закричал Рюрик и схватился за меч.

Переясвет перехватил его руку, прошептал:

   — Не сходи с ума, живыми нам отсюда не выбраться. — И, обращаясь к старейшинам, громко произнёс: — Я уплачу виру за убитого.

   — Добро, — согласился Блашко, — разумное решение. Мы постараемся, чтобы новеградцы согласились на виру, а не на месть. — И повернулся к Рюрику: — Мы пригласили тебя, воевода, не только для этого дела. Вели своим воинам впредь числом более десятка в граде не появляться. Приходить безоружными. Дабы не повторялись такие случаи...

   — Опять вы указываете мне, что и как делать? — гневно воскликнул Рюрик, но его прервал посаженный:

   — Хватит, воевода, надоело. Ты не у себя в градце, и мы не воины твои. В граде нашем ты и дружина твоя будете делать то, что мы велим. В противном случае никого не впустим, и не только в град. Ты понял нас, воевода?

   — Хорошо, — согласился Рюрик. — Но и вы запретите градским шляться по улицам оружными. Если ваши люди с мечами, а мои с голыми руками, то как бы не пришлось платить виру за убийство моих воинов...

   — Примем ли, старейшины, предложение воеводы? Действительно, помимо сторожи, у нас многие норовят без дела меч прицепить али с засапожным ножом ходят...

   — Время нынче не бранное, неча железом играть, — выразил общее мнение Пушко.

   — Ну, коли так, пойдёмте суд вершить, — поднялся Блашко. — Ишь, новеградцы шумят, — кивнул он на оконце. — Заждались уже, не терпится им...

На суде голоса разделились. Многие признали разумными слова посаженного, что смертью Рюрикова воя закупа Ждана не оживить, а серебро вирное поможет его вдове поднять на ноги малолетних детей. Другие бурно протестовали, требуя мести, чтобы бодричам да варягам в другой раз неповадно было. Перевес в пользу виры вызвало сообщение Блашко, что воины впредь будут приходить в град малым числом и без оружия. Зато громким недовольством встретили решение старейшин — новеградцам тоже не бряцать более оружием. Покричали, но опять же большинством согласились.

Вадим уходил с веча вместе с Михолапом и Радомыслом. Были они подавленными и задумчивыми.

   — Поубавится теперь у тебя работы, друг Радомысл, — прервал молчание Михолап. — Вишь, старейшины наши чего удумали...

   — На мой век работы хватит, — буркнул кузнец. — Не разучился ещё секиры да серпы ковать...

   — Думается мне, други, что мечей-то нам ныне поболе понадобится, чем когда-либо, — сказал Вадим. — Чую, обведёт Рюрик наших старейшин вокруг пальца. Нам зевать никак нельзя. Не серпы скоро потребуются. — И предложил спутникам: — Айда ко мне в хоромы, поговорим толком на досуге...

Они сидели в горнице с низким потолком и наглухо закрытыми небольшими оконцами — здесь недавно умер посаженный Олелька.

   — Вот ведь что делается, — негромко говорил Вадим. — Кажись, всё по закону и обычаю, виру за убитого град вытребовал, получит ли её вдова закупа — то на совести посаженного. А всё ж обидно, безвинного человека загубили.

   — Эк, новость сообщил, — отмахнулся Михолап. — Мало ли их гибнет и без Рюрика. То зверь задерёт, то потонет бедолага.

   — Да погодь, Михолап. Потонет, зверь задерёт... — передразнил друга Радомысл. — То смерть обычная. А тут чужеземцы человека убили ни за что ни про что. Сегодня его, завтра меня, так, что ли? Обычаи соблюли, виру взяли, так они богатые с грабежей-то... Этак повадятся — житья не станет.

   — Жаль, не поспел я к тому случаю, враз отучил бы мечом играть, — с угрозой бросил дружинник.

Невольно улыбнувшись, Вадим кивнул кузнецу на товарища:

   — Наш Михолап готов бодричам виру платить. Только стоят ли того один-два воя? Али ты по пустякам готов ссоры затевать?

Михолап вскинулся:

   — Для тебя уже и честь наша, новеградская, пустяком стала? Значит, пусть творят непотребство, а мы со стороны глядеть будем, да? Мне не закупа жалко — сам виноват, коли защититься не мог, — однако и он словен...

   — На смирных-то воду возят, — промолвил Радомысл.

   — Вот-вот, справедливые слова, — согласился Михолап. — Смирно сидеть будем, запряжёт нас Рюрик, ещё и кнутом нахлёстывать начнёт. И поскачем мы рысью. А всё потому, что некоторые, — с презрением протянул он, — навроде Вадима нашего храброго, честь новеградскую за пустяк почитают. А по мне, не сидеть сложа руки надобно, а ударить сполох да навалиться на того Рюрика...

Наступило тягостное молчание. Не однажды Михолап корил Вадима за ту, летнюю, нерешительность, когда дружина новеградская готова была и могла одним ударом покончить с бодричами. Вадим оправдывался приговором отца, защищал разумность запрета. И только теперь -признал неправоту его. Поздно признал, того дня не воротишь. К бодричам ныне ещё и варягов прибыло.

   — И чем всё это кончится? Они-то, — Радомысл повёл рукой в сторону оконца, — оружны. А мы? У многих ли градских припас добрый есть?