Варяги - [45]
Зиму провели в тревоге — ждали кривских. Слышно стало: сговариваются с весью о совместном походе на Новеград. Старейшины рядили и так и этак. Олелька совсем перестал ходить к ним на совет. На предложение Вадима ударить в било, собрать новеградцев и порешить самим идти походом на плесковичей Божедар и Михолап отмалчивались. Без согласия старейшин дружина в поход не пойдёт, ремесленный, торговый люд — тоже. Ни кривские, ни весь, ни чудь новеградцам большого зла не сделали, и люди на них злобой не рвут сердце. Старейшины же о походе молчат, не верят боле в силу дружины.
Весной исчез Михолап. Уплыл куда-то старейшина Блашко. Потом известно стало, что весь отложилась от кривичей. Но плесковцы пуще прежнего стали задирать новеградцев...
Олелька виду не подавал, что волнуют те вести и его. Казалось, с головой ушёл в торговые дела. Снаряжал ладьи, одни отправлял в Белоозеро, другие к карелам. Доверенным внушал не отказываться от последней веверицы-белки, коей и цена-то грош, так, безделица. Однако сам в дорогу не торопился. Чего-то выжидал.
Взбудоражил град охотник Онцифер. Завернули его плесковичи с облюбованных мест, ещё и посмеялись. В другой раз, может, и сами новеградцы потешились бы над незадачей Онцифера, но на сей раз восприняли его обиду как свою кровную.
Олелька позвал Вадима к себе. Плотно притворив дверь, строго глянул сыну в глаза.
— Ватага твоя не разбрелась?
— Нет, батюшка. Куда им без меня, — улыбнулся Вадим.
— Помнишь ли наш разговор, что граду без головы не жить? То хорошо, что помнишь. Теперь слушай, сказывать стану...
И вот шумит Новеград. В центре торжища на лавках сидят уличанские старейшины. Неведомо кто без указа ударил в било. На вече сбежался весь град. Пришлось и старейшинам поспешить. И вот сидят, молча слушают Вадима. А он, ровно кочет, вышагивает, долдонит одно: походом на Плесков идти, довольно обиды терпеть.
Молод ты ещё, Вадим, неразумен. Рано тебе со старостью да мудростью тягаться. Наряды на уме да потехи. Вишь, вырядился, меч дорогой пристегнул, алой епанчой щеголяет, руками машет, не говорит — покрикивает.
Старейшины сидят насупившись — разве такие дела всенародно на вече решаются? Эх, Вадим. Поживи с наше, дело своё заведи, чтобы не из-за отцовой спины выглядывать, тогда поймёшь, что громкие дела в тиши горниц решаются. А пока кричи, мы послушаем.
Благодушно улыбается старейшина Домнин. Переглядывается с другом-соперником Пушко. Мысли у обоих схожие. Отправляя Блашко к Рюрику, думали в одну голову.
Чем больше распаляется Вадим, тем приветливее становятся лица старейшин. Можно подумать, сейчас согласятся и примут решение о походе на кривичей. Кивают седовласыми головами, поощряют, но молчат. И опять настаивает Вадим. Жаль, нет на торжище отца его, Олельки. Чтобы вразумил неразумного. Захворал али нарочно не пришёл?
— Старейшины! Забыли вы о чести новеградской. Долго ли кривские будут измываться над нами? Убытки терпим немалые, а вы и того больше. Дай волку палец, он всю руку отхватит, а там и до смерти загрызёт. Подумайте о том, старейшины. Не разрешите добром поход, новеградцы не послушают вас. Вам же хуже будет.
Перестали улыбаться старейшины. Первый раз Вадим прибегнул к угрозе. Не понравилось. Не бывало того, чтобы молодшие старших стращали.
— Цыц! С кем говоришь?! — поднялся Пушко. От злости даже борода, тронутая сединой, затряслась. — Не бывать самовольству. Молод учить. Знай своё место...
— Место моё в походе, — прервал старейшину Вадим. — Протри глаза, Пушко, глянь вокруг. Все новеградцы согласны со мной. Походу быть, и худо вам придётся, ежели против града пойдёте...
— Тому не бывать, — подал голос Домнин, однако с тревогой посмотрел на толпу. Что-то не понравилось ему в ней: шумна больно, криклива. Никогда не отличались тихим норовом новеградцы, но сегодня наособицу неспокойны. Словно кто-то нарочито волнует людей.
— Думал я, старейшины, миром с вами договориться, — неожиданно совсем тихо сказал Вадим. — Не вышло. Ну, ин быть по-другому, — и показал им широкую спину, обтянутую алым сукном.
— Новеградцы, слушайте меня! — Голос его перекрыл шум площади. — Доколе будем терпеть урон чести нашей и надругательства плесковичей-кривичей? Побили они дружину нашу, а сколь воев в ней было? Пережили мы стыд великий, ждать надо — плесковичи дань потребуют. Ловища наши за себя взяли, ладьи с товарами не пропускают, грозятся и сюда, в Новеград, прийти. Можно ли терпеть? Али сила наша иссякла? Али луки держать разучились? Согласны ли дань платить кривским? Сегодня потребуют богачество наше, а завтра из изб выгонят. Решайте, новеградцы: дань ли платить, биться ли?
— Биться станем! — взорвалось торжище. — Биться! Что нам дружина! Они, ленивые, за Гостомыслом привыкли бражничать. Их побили, не нас.
— А вот старейшины наши противятся походу! — опять повысил голос Вадим.
— Не слушаем старейшин! — раздались многочисленные голоса. — Пусть сами дань платят! Убирайтесь вон! Не надобны!
Вадим повернулся к старейшинам и столкнулся с холодным прищуренным взглядом Домнина. Старик молча встал рядом с ним, легонько (Вадим почувствовал: много ещё силы в этом кряжистом, хотя и подсохшем теле) отодвинул его плечом и поднял руку. Ждал, пока на торжище установится тишина.
«Редко где найдется столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека, как в Петербурге… Здесь и на улицах как в комнатах без форточек». Ф. М. Достоевский «Преступление и наказание» «… Петербург, не знаю почему, для меня всегда казался какою-то тайною. Еще с детства, почти затерянный, заброшенный в Петербург, я как-то все боялся его». Ф. М. Достоевский «Петербургские сновидения»Строительство Северной столицы началось на местах многочисленных языческих капищ и колдовских шведских местах. Именно это и послужило причиной того, что город стали считать проклятым. Плохой славой пользуется и Михайловский замок, где заговорщики убили Павла I.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автор романа, писатель-коммунист Альва Бесси, — ветеран батальона имени Линкольна, сражавшегося против фашистов в Испании. За прогрессивные взгляды он подвергся преследованиям со стороны комиссии по расследованию антиамериканской деятельности и был брошен в тюрьму. Судьба главного героя романа, коммуниста Бена Блау, во многом напоминает судьбу автора книги. Роман разоблачает систему маккартизма, процветающую в современной Америке, вскрывает методы шантажа и запугивания честных людей, к которым прибегают правящие круги США в борьбе против прогрессивных сил. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Привет тебе, любитель чтения. Не советуем тебе открывать «Реквием» утром перед выходом на работу, можешь существенно опоздать. Кто способен читать между строк, может уловить, что важное в своем непосредственном проявлении становится собственной противоположностью. Очевидно-то, что актуальность не теряется с годами, и на такой доброй морали строится мир и в наши дни, и в былые времена, и в будущих эпохах и цивилизациях. Легкий и утонченный юмор подается в умеренных дозах, позволяя немного передохнуть и расслабиться от основного потока информации.
Эта книга — повесть китайского писателя о «культурной революции», которую ему пришлось пережить. Автор анализирует психологию личности и общества на одном из переломных этапов истории, показывает, как переплетаются жестокость и гуманизм. Живой документ, написанный очевидцем и участником событий, вызывает в памяти недавнюю историю нашей страны.
Украинский прозаик Владимир Дарда — автор нескольких книг. «Его любовь» — первая книга писателя, выходящая в переводе на русский язык. В нее вошли повести «Глубины сердца», «Грустные метаморфозы», «Теща» — о наших современниках, о судьбах молодой семьи; «Возвращение» — о мужестве советских людей, попавших в фашистский концлагерь; «Его любовь» — о великом Кобзаре Тарасе Григорьевиче Шевченко.