Варяги - [14]

Конунг перечислял беды и напасти. Собранные воедино, они ложились на души тяжёлым камнем. За многие годы к горестям привыкли и не слишком задумывались, во вред или на пользу происходят изменения. Гуннар утверждает — на пользу. Но если обычаи предков устарели и плохи, надо сказать о лучшем. К старому привыкли, с ним рождались и умирали. Так ли хорошо будет то новое, о чём не однажды заговаривал конунг?

Мысли, пока ещё не оформившиеся в ясные слова и твёрдые решения, посещали многих. Речь Гуннара как зерно, упавшее на невспаханную почву: будет погода благоприятной — прорастёт, случится засуха — не жди урожая.

Намеренная пауза в речи конунга затянулась. По молчанию слушателей он понял: его слова глубоко проникли в сознание людей. Прервав заранее обдуманную речь, он надеялся, что если не многие, то хотя бы кто-то один спросит: а что же предлагает конунг нового? Сейчас, всматриваясь с высоты скалы в хмурые лица, он жалел, что не поручил кому-либо из своих людей, хотя бы тому же Кари, задать такой вопрос. Тогда была бы соблюдена видимость заинтересованности людей в его предложениях, и он не навязывал бы свою волю, а на правах старейшины советовал бы родам объединиться.

Это была даже не ошибка, а совсем маленький просчёт конунга. Как и слишком затянувшаяся пауза в речи. Ею воспользовался Торгрим. Переглянувшись с Ториром, он начал проталкиваться сквозь толпу.

   — Люди долин! — громко крикнул он. — Конунг Гуннар намеренно смешал в одну кучу все наши беды: подлинные и мнимые. Сейчас он начнёт доказывать нам, что только под властью одного человека, именно его властью, мы можем жить спокойно и счастливо.

Торгрим пробрался к скале, остановился перед старейшинами вполоборота, чтобы можно было обращаться и к ним и к народу.

   — Если о счастье всех говорит один, а все остальные молчат, то не кажется ли вам, что этот один заботится больше о своём счастье, чем об общем? Конунг скажет нам, что, объединившись, наши роды станут одной семьёй...

   — То, что я хочу сказать, ярл Торгрим, я скажу сам, — прервал его Гуннар.

   — Э... конунг, больше того, что ты недавно поведал мне наедине и наверняка сказал ещё многим ярлам и старейшинам, не скажешь. Так что не старайся понапрасну. У меня это получится короче. Лишние люди из родов уйдут в твою дружину. Конунг своей властью будет указывать — кому, где и чем заниматься. Сильная дружина будет совершать победоносные набеги на соседей и всегда сможет отразить вторжение врага на свою землю. Скажи, разве не это ты хотел сказать нам?

   — Да, это, — ответил Гуннар. Вопрос всё же был задан, хотя и не в такой форме, в какой он хотел. — В объединении наша сила. Бонды и домочадцы без страха займутся своим делом. Походы обогатят страну. Каждый житель долин будет иметь рабов. Расцветут ремесла и торговля...

   — Красивые слова говоришь, конунг Гуннар, но не считай нас глупцами! — крикнул Торир. — Рабы и богатство будут у тебя. Люди же долин заплатят за это дорогую цену — они потеряют свободу и станут твоими рабами. Роды наши были и будут свободными...

   — Замолчи, взбесившийся ярл! — не выдержал Гуннар. — Ты не видишь дальше собственного носа, но берёшься поучать людей и сбивать их с толку. Ты кричишь очень громко о правах и свободе своего рода. Почему же я вижу на тинге только тебя и твоих братьев? Разве слово рода — это только твоё слово? Можем ли мы, старейшины, быть уверенными, что ты выражаешь волю всего рода, а не показываешь личную гордыню?

Торир насмешливо улыбался. После минутной ярости он успокоился. Чем бы ни закончился суд над ним самим, до конца тинга нужно держать себя в руках. Берсерк не вызывает доверия, его слова уносит ветер.

   — Моя, как ты говоришь, гордыня — в гордости и славе моего рода, — не замедлил он воспользоваться вопросом Гуннара. Надо было сбить, скомкать речь конунга, свести её к словесной перепалке, иначе доводы Гуннара могут многих поколебать. И хотя вековыми обычаями запрещалось прерывать говорившего со скалы законов, Торир вступил в небезопасный спор с Гуннаром. За неподчинение древним установлениям старейшины могли удалить его с тинга. Но они пока молчали, и Торир принял молчание за поддержку.

   — Здесь заговорили о будущих победоносных набегах. Разве мы часто терпим поражения? Не хочешь ли ты сказать, Гуннар, что если мы их терпим, то только потому, что роды живут отдельно друг от друга? Разве ты не знаешь, что наши дружины идут в поход, объединённые в один кулак? Нет, люди долин! — повернулся ярл к сидящим. — Гуннар очень хорошо знает это. Дважды побывав конунгом в таких походах, он хочет сохранить власть конунга навсегда. И быть им не только в походах, но и в мирное время. Он немало приволок добычи, но голоден ненасытный волк... Ему мало добычи, ему нужна власть над всеми нами...

   — Старейшины и законоговорители! — загремел Гуннар. — Я пришёл на тинг, уважая законы и обычаи нашего народа. Но почему не уважает их этот ярл? Я просил вас выслушать меня со скалы законов. Вы согласились на это. Почему же разрешаете прерывать меня и устраивать на тинге перебранку?

   — Потому, что ты как раз и ратуешь за отмену этих законов и обычаев! — насмешливо крикнул Торгрим.