Варварские свадьбы - [84]
На рассвете он проснулся от сильной вибрации корпуса и пронзительного рева сварочного аппарата: разделка «Санаги» началась.
VI
«Я, Франсис Куэлан, имею честь подтвердить, что грузовое судно «Санага» было выброшено на пляж и, как бы сказать, прямо в мой огород. Это случилось в полночь во время прилива, господин мэр, и море было спокойное и гладкое, как ладонь. И вдруг ни с того ни с сего я вижу в своем окне судовые огни, как будто на параде. Я мигом натягиваю портки, спускаю на воду лодку и гребу к этой дуре, что села на мель и даже не застопорила двигатель, весь зад всмятку, это надо было видеть! Какое блеянье там стояло — настоящий свинарник! А как я причалил к борту, так и вижу: целый гарем баранов сигает в воду, да еще с каким криком, даже буя не слышно. Влезаю по трапу. При всем уважении должен сказать: встречает меня здоровенный неф, нагишом, даже трусов нет, но с чемоданом и раскрытым зонтиком — видать, на случай, если какая звезда с неба отколупается. Я ему: «Что за бардак?» А он мне: «Орли». Я ему: «В задницу Орли!» А он: «Орли запад». И тут мой неф — шмыг в воду вместе с чемоданом и зонтиком, а бараны все сигают и сигают. Я — на мостик. Вижу там трех офицеров, которые делают вид, что держат курс, может быть, даже шум мотора изображают. «Господа, — говорю, — добро пожаловать в мой огород». Они как залопочут на бог знает каком наречии. А смуглые все, как чурки, до самых печенок. А потом на корме все заполыхало, я по–быстрому влез в свою лодку, выпутывайтесь из этого дерьма сами, господа морячки! Бараны уже не кричали, потому как все потонули. Все, кроме одного, который звал меня на помощь. А барана–то я понимал лучше, чем того капитана корабля. Скотина звала меня, господин мэр. ее сносило в открытое море, прямо на буй. Бедной животине, небось, казалось, что к ней обращался сам бараний младенец Иисус. Я обхватил барана тросом и вытащил на сушу. Он блеял как оглашенный, буй тоже блеял, и я тоже заблеял — я, если захочу, могу блеять, как настоящий баран. И я взял его на свое попечение, господин мэр. Панург, вот как его зовут — в честь Моисея, когда тот проходил через Иордан. Он живет у меня в будке у входа, напротив будки, где жила моя собака, та самая, которую убили за то. что она якобы не давала житья вашему волкодаву. Теперь у меня остался Панург, уж он–то не кусается. Он даже скорешился с чокнутым, который пристроился на этой посудине, и в связи с которым вы просите у меня показания. Так вот мои показания, господин мэр. Этот чокнутый — во какой парень! Он такой же чокнутый, как вы, Панург или я. Он на пляже никому не мешает, и если эта старая развалина «Санага» ему подходит, я не вижу, к чему его доставать. Мне нечего больше сказать, и если нужно поклясться на Библии, то я не против».
Мэр, маленький человечек с медоточивым выражением лица, покачал головой.
— Достаточно, господин Куэлан, большое спасибо. Вы написали даже больше, чем от вас требовалось. Нам нужно было получить лишь самое общее представление о нем, никто не желает этому парню ни малейшего зла. Рассчитываю на вашу скромность.
Франсис Куэлан вышел.
В кабинете мэра находились Николь Боссар, Элен Ракофф и Роже Уай, психиатр, обслуживавший Центр Сен–Поль.
— Существуют ваши интересы, — продолжил мэр, — но есть также интересы коммуны. К тому же, если парень опасен, то лучше арестовать его без промедления.
Мадемуазель Ракофф подняла руку.
— Речь идет не о том, чтобы его «арестовать», господин мэр, а лишь о том, чтобы вернуть его в медицинское учреждение. Людовик — больной, а не преступник. К тому же, он не является по–настоящему опасным. С ним нужна мягкость. Поверьте мне, если он увидит полицейских, то тогда может наделать глупостей и даже снова убежать, а вот найти его будет — целая история.
Мэр вздохнул.
— Хорошенькое дело — мягкость!.. Мне сообщили, что он стрелял из пистолета в каких–то ребят… И потом, что у него за болезнь?.. Вы написали мне, что он слабоумный, но слабоумие — понятие весьма растяжимое. Я должен все это уточнить в своем докладе.
Мадемуазель Ракофф повернулась к своему соседу.
— Здесь как раз присутствует доктор Уай. Он наблюдал Людовика в Сен–Поле. И я попросила его присоединиться к нам с тем, чтобы изложить свою точку зрения.
Психиатр начал разглагольствовать с раздраженным видом.
— Людовик представляет с медицинской точки зрения гм… довольно малораспространенный случай. Это умственно отсталый парень, нуждающийся в содержании в специализированном учреждении, в этом нет никакого сомнения, однако его случай с трудом поддается классификации. Для него характерно притупление когнитивных процессов. У подростков такой недостаток обычно провоцирует деградацию адаптивных механизмов, функциональную асимметрию мозга, дислалию, что, разумеется, приводит к ущербности. У Людовика все его комплексы сформировались несвоевременно. Ему недоставало ментального образа отцовского пениса и материнской груди для формирования полноценной сексуальности…
— Но если вернуться к докладу, доктор, — нервно перебил его мэр, — вы не могли бы дать заключение в двух–трех словах?
