Варварские свадьбы - [83]

Однажды вечером, машинально заглянув в свой почтовый ящик, Людо нашел записку от Амандин, которая назначила ему на следующий день встречу на судне, чтобы пополдничать.

«Когда наступает прилив, ты не забираешь цветы, и их уносит море. Если так будет и дальше, я перестану их приносить…»

На обратной стороне конверта, наискосок, каллиграфическим почерком было написано: З.Т.П.

Она пришла в назначенное время, с проказливо–радостной мордашкой, в куртке небесно–голубого цвета, босая, с пляжными сандалиями в руках. Людо ожидал ее у форта.

— Здластвуй, — произнесла она, нарочито картавя. — Мадленки[27] принес?

— А что это такое? — с беспокойством спросил он.

— Если нет мадленок, я не хочу лезть на борт. К тому же, здесь кругом вода. Если, конечно, ты не отнесешь меня на спине. Видал мои камешки?

Она встряхнула маленькой полотняной сумкой.

— Есть белые и черные. Я собрала их на пляже. Из них можно складывать церкви и людей, и лошадёв тоже… Знаешь, что такое З.Т.П.?

Людо ответил, что нет.

— Ну, так я тебе и не скажу.

В конце концов она перебралась через лужу, возбужденно повизгивая. Уперев кулаки в бока, она с комичным возмущением разглядывала лаз у себя над головой. Людо подсадил ее и поднялся вслед за ней. Обустроенная своим хозяином, «Санага» теперь казалась тесной, как каморка лилипута. Каюта, похожая на кукольный будуар, привела девочку в восторг. Она захлопала в ладоши при виде осыпавшихся букетов в бутылках из–под кока–колы. Восторгаясь и смеясь, она заглянула во все места, начиная от камбуза и кончая рулевой рубкой, не желая упустить ни одно из этих чудесных сокровищ. Она задавала Людо множество вопросов: о кухне, о двигателе, о том, как он работает, едет ли корабль быстрее, чем ее велосипед, доберется ли она на нем до Бордо, где живет зимой, бывает ли Людо страшно ночью.

Людо отвечал, как умел, и иногда, разойдясь, начинал фантазировать, рассказывая о странах, в которых бывал разве что в мечтах: саванне, тайге, которая в его воображении была как две капли воды похожа на леса, окружающие Бордо.

— Как у тебя красиво!.. Но мне не нравятся рисунки. Я умею рисовать лошадёв. Только надо говорить лошадей, когда много лошадёв. Я принесу тебе мои рисунки, если мама разрешит.

На полдник Людо приготовил ей горячее молоко.

— А я хотела шипучку… С мадленками. чтобы макать…

— У меня этого нет, — обиженно произнес Людо.

— Неважно. — примирительно сказала маленькая жеманница. — Будем считать, что молоко — это шипучка, а хлеб — мадленки. А потом, ты ведь мой папа. Что это там свистит?

— Свистящий буй.

— А чего он свистит?

— Там песчаная мель. Вот он и свистит…

— А твоя мама добрая?

Людо покраснел и пробормотал, что она очень добрая и что скоро она приедет и заберет его.

— А я уже большая, — объявила Амандин, показав язык. — Моя мама уже не приходит меня забирать. Я сама хожу домой… Ну что, ты так и не догадался?

— Чего не догадался?

— Про мой секрет… З.Т.П… это значит «запечатано тысячей поцелуев»…

В этот момент Людо показалось, что он слышит какие–то крики, и он поспешил на палубу.

На берегу стояла перепуганная мать Амандин, которая разыскивала свою дочь, не смея и предположить, что та могла ослушаться и сделать такую ужасную глупость — прийти сюда к «своему папе». Ее папа!.. Этот бомж с Санаги, жуткий псих, о котором говорили, что он сбежал из сумасшедшего дома, и которого со дня на день должна была поймать и увезти полиция. Она нашла велосипед в дюнах, вокруг никого не было, и она была в ужасе оттого, что солнце уже садилось. Когда она подходила к разрушенному судну, выкрикивая имя дочери, воображение ее было так воспалено, что она была готова умереть, убить и уже представляла, как псих с корабля выходит к ней и бросает к ее ногам окровавленный нож.

— Это моя мама, — весело воскликнула девочка, увидев ее издалека. — Мама, мама, я здесь…

И, повернувшись к Людо, добавила:

— Давай же, пойдем к ней. Моя мама самая добрая на свете…

Он высадил ее на берег. Увязая в песке, содрогаясь от рыданий и выкрикивая имя Амандин, к ним навстречу бежала женщина. Девочка бросилась к матери и обняла ее. Тогда нервы женщины не выдержали, и она, крепко прижимая к себе дочь, чтобы уберечь ее от воображаемой опасности, принялась раскачивать головой и кричать сквозь плач: «Негодяй! подлец!» И всякий раз, когда Людо слабо возражал: «Но, мадам…», она еще громче выкрикивала: «Негодяй!» и, пятясь, удалялась. Прежде чем уйти с пляжа, она обернулась и выкрикнула последнее оскорбление, вложив в него всю ненависть доведенной до отчаяния матери; затем, увязая в песке, исчезла вместе с Амандин.

Людо долго сидел не двигаясь, повернувшись лицом к заходящему солнцу и наблюдая за тем, как тьма постепенно окутывает море. Теплый мрак нес с собой драму, то был предвестник угрозы, которому вторили заунывные жалобы звукового буя… Что же он сделал плохого?.. Зачем осыпать его оскорблениями только потому, что девочка пришла его навестить?.. Когда они придут и схватят его? Когда его найдут? А что, если они начнут стрелять в психа, что если они пристрелят его как собаку? И он вглядывался в темный лес, где, конечно же,