Варварские нашествия на Европу: германский натиск - [3]

С момента зарождения сравнительной грамматики в начале XIX в. система, принятая в настоящее время, состоит из трех элементов:

северогерманские диалекты: древнескандинавский и современные языки, которые от него произошли; восточногерманские диалекты: готский, вероятно, бургундский, вандальский, ругский, бастарнский и пр., все мертвые; западногерманские диалекты: другие диалекты, в числе которых — наречие франков, аламаннов, баваров, лангобардов, англов, саксов, фризов, современный немецкий, голландский и английский языки.

При условии признания относительности и скорее географического, чем исторического и генеалогического, характера этой схемы она помогает приблизительным образом расположить народы, участвовавшие в нашествиях. Однако лингвисты готовы опровергнуть ее, чтобы подчеркнуть относительную близость северогерманского диалекта к готскому и родственным ему диалектам и в то же время выявить переходы, связывающие северогерманский с диалектами внутренней Германии. Сторонник такой корректировки, Э. Шварц[5], предлагает для эпохи нашествий трех-составную классификацию: на противоположных полюсах находятся континентальный германский (с диалектами франков, аламаннов, бавар, лангобардов…) и гото-скандинавский (северо и восточногерманские диалекты традиционной классификации); а посередине — «германский Северного моря» (Nordseegermanisch), родоначальник англосаксонского и фризского, и, возможно, «германский Эльбы» (Elbgermanisch).

Желая установить прародину германцев, историки и лингвисты обычно обращаются к археологам, и это самая рискованная задача из всех, поскольку наивно полагать, что археологические слои протоистории можно связать с заданной лингвистической группой. Тем не менее с первобытной германской культурой не задумываясь отождествляют некую цивилизацию последней фазы Бронзового века, распространившуюся на побережье между Одером и Везером из очага в Южной Скандинавии[6]. Затем последовала экспансия этой цивилизации в направлении обширной европейской равнины: около 1000 г. до Р. X. она распространилась от Эмса до Центральной Померании; около 800 г. она достигла Вестфалии на западе и Вислы на востоке; к 500 г. она приблизилась к нижнему течению Рейна, Тюрингии и Нижней Силезии.

Все это следует воспринимать с большой осторожностью, но очевидно, что с V по II в. до н. э., в течение латенской эпохи, движение германцев на юг сдерживалось кельтской экспансией. Галлы, временные хозяева Центральной Европы, пользовались таким авторитетом, что германцы подражали их институтам на всем пространстве до самой Скандинавии. Эта кельтская преграда рухнула в течение последних веков до нашей эры, безусловно, из-за того, что галлы слишком поспешили и забрались слишком далеко, чтобы завоевание территории могло быть прочным. Германцы вошли в соприкосновение со Средиземноморьем сначала на востоке (бастарны), затем на западе (кимвры и тевтоны) и, наконец, в центре. Скоро римские завоевания положили предел их экспансии, сначала с запада (завоевание Галлии в 58–51 гг. до Р. X.), затем с юга (создание провинций Реция и Норик в 16–15 гг. до Р. X.), и некоторое время германцы могли двигаться только в восточном направлении на территории без четких границ по перешейку между Балтикой и Черным морем.

Начиная с III в. до н. э., а может быть, и раньше германский мир постоянно сотрясала миграционная пульсация, ритм которой, поначалу размеренный, становился все более и более частым. Историки тех времен сознавали это: хорошо известна лаконичная формула гота Иордана: «Остров Скандза, мастерская племен и утроба народов» (Getica, IV, 25). Как всегда в подобных случаях, невозможно приписать этому явлению простые причины. Нет сомнения, что к середине последнего тысячелетия до нашей эры в Скандинавии и Балтийском регионе имело место ухудшение климата, но не похоже, чтобы оно по своему характеру могло обречь кого-либо на переселение. Отсутствуют всякие признаки перенаселенности; совсем напротив, в Дании последние века до нашей эры являются одними из самых бедных с точки зрения находок. Стоит ли мечтать о социологических объяснениях? Германцам была известна ver sacrum (Священная весна), обязывавшая молодых людей, принадлежащих к одному поколению, искать счастья на стороне с оружием в руках. Или же речь идет всего лишь о всеобщем стремлении к приключениям и добыче? Этого мы, разумеется, никогда не узнаем.

Первый всплеск коснулся малоизвестных народов, едва ли свободных от кельтского влияния, которые с необыкновенной легкостью пересекли, очевидно, малонаселенную Европу[7].

Миграция бастарнов и начало переселения кимвров демонстрируют первое направление германской экспансии: движение на юго-восток, из Скандинавии на южный берег Балтийского моря, а оттуда в украинские степи. Должно быть, тем же самым маршрутом на некотором расстоянии позади бастарнов от начала и до конца следовали готы; шедшие за ними вандалы и бургунды одолели лишь первые его этапы.

Завершение похода кимвров положило начало новому движению в юго-западном направлении, лучше всего продемонстрированному в 58 г. до н. э. Ариовистом. Речь шла о том, чтобы завладеть землями кельтов, центрально-европейских, в то время пребывавших в глубоком упадке, и, если удастся, галльских, которые выжили, примирившись с римским владычеством