Варшавского гетто больше не существует - [23]

Левартовский и руководители молодежных левых организаций — Цукерман («Антек») и Тененбаум («Тамаров») от Гехалуца, Х.Каплан от Хашомер-Хацаир — напомнили, что евреи в гетто Литвы и Белоруссии уже истреблены, и призвали противодействовать немцам всеми возможными средствами. Их поддержал Гитерман. Однако большинство было за политику выжидания. Бундовец Ожех пространно говорил, что война вступила в решающую фазу и вскоре будет создан второй фронт, что призыв к общему восстанию должен прозвучать, когда силы Германии будут ослаблены. Нужно проявить выдержку и ждать, когда обстановка созреет и польский рабочий класс призовет еврейские массы к совместной решительной борьбе. Без помощи же со стороны польского рабочего движения вооруженная акция не имеет надежды на успех. Оржех говорил: не следует впадать в шовинизм; гибнут не одни евреи, на смерть увезены и тысячи поляков. Это не означает, продолжал он, безропотного подчинения воле гитлеровцев, — надо призвать массы всячески укрываться от депортации.

Киршенбаум заявил от имени партии сионистов, что злодеяния немцев в Литве и Белоруссии не могут повториться в Варшаве. Он, Киршенбаум, уверен, что здесь, в сердце Европы, немцы не решатся на такое. Не будем играть с огнем, не будем забывать о коллективной ответственности и навлекать на себя несчастье…

Самооборона равнозначна гибели, вторил Киршенбауму его товарищ по партии Шипер. Я верю, говорил он, что нам удастся сохранить основную часть гетто. Идет война, все народы несут потери. Мы тоже должны жертвовать кем-то ради спасения нации. Фридман, руководитель крайне правой организации Агуда, воззвал: «Я верю в Бога и верю в чудо. Бог не допустит уничтожения своего народа. Мы обязаны ждать, ждать чуда. Борьба с немцами бессмысленна. Немцы нас перебьют в несколько дней. Я спрашиваю вас, мои друзья, тех, кто верит западным союзникам, почему вы впадаете в отчаяние? Вы же верите в то, что союзники придут и принесут нам свободу? А вы, друзья, рассчитывающие на революцию и Советский Союз, ведь вы верите, что свободу вам принесет Красная Армия? Так доверьтесь Красной Армии. Дорогие друзья, больше выдержки и веры, и мы будем свободны!»

Демагогические речи перетрусивших вождей еврейского народа произвели убийственное впечатление: слишком велик еще был в глазах молодых людей их авторитет. Представители молодежи ушли с конференции обескураженными.

Большинство населения Варшавского гетто в то время не могло осознать цели гитлеровцев во всем их объеме. Даже тогда, когда стало известно о газовых камерах Треблинки, преобладало мнение, что дело ограничится истреблением «нетрудовых элементов», численность которых определят в 100–150 тысяч человек, тогда как рабочих и членов их семей 200–250 тысяч. Почти ежедневно распространялся слух, что «акция» немцев идет на убыль и вот-вот закончится. Иллюзии, что «переселение» коснется только «нетрудовых элементов», а остальным ничто не угрожает, были вредны именно потому, что как раз на рабочих в первую очередь и рассчитывали лидеры партий Антифашистского блока в организации сопротивления. Между тем, как мы видели, многие считали, что надо беречь силы для предстоящей в будущем решительной схватки с оккупантами и не следует сейчас бросать наиболее боеспособную часть населения гетто — молодежь и трудоспособных мужчин — на гибель в бессмысленном и безнадежном восстании. На листовки Антифашистского блока, призывавшие к борьбе, нередко смотрели как на немецкую провокацию. Рабочие шопов обычно срывали расклеенные воззвания.

По сути дела, на позиции несопротивления стояли и правые сионисты. Они полагали, что ради спасения еврейского народа надо отказаться от общей антифашистской борьбы, что можно пожертвовать частью еврейского населения (даже очень значительной), лишь бы другая часть (как бы мала она ни была) сохранила шанс пережить войну. С этих позиций легко было оправдать деятельность юденратов, составлявших для гитлеровцев списки своих соплеменников на предмет их уничтожения. Таким образом, правые сионисты не только в какой-то степени оправдывали всевозможных негодяев из среды самих же евреев, но, противопоставляя евреев другим народам, усугубляли их изоляцию. Когда надежды уцелеть развеялись, тем, кто еще мог преодолеть страх и тупую покорность, стали напоминать о традициях ортодоксального иудейства, согласно которым «смерть за веру» — это в конечном счете победа над грубой силой врага. По сути дела, эти традиции служили самооправданием для людей слабых духом, пассивных, не способных на энергичные действия.

Молодежный актив решил выступить самостоятельно. Хотели поджечь шопы, перебить часовых и патруль СС, проломить в нескольких местах стену гетто и бежать на «арийскую сторону». Однако осуществить эти планы было невозможно, и в первую очередь из-за нехватки оружия — на 18 августа боевые группы Варшавского гетто имели только один не очень исправный револьвер. Генрик Котлицкий принес его с «арийской стороны» и через Гитлер-Барского передал командиру Гвардии Людовой в Варшавском гетто Густаву Алефу. Партия оружия — девять револьверов и пять гранат, собранная для Варшавского гетто поляками — членами ППР, попала в руки гестапо. К тому же боевые группы, принадлежавшие к разным политическим направлениям, пока еще действовали независимо друг от друга и, поддерживая дружеские контакты, не имели общего руководства. Так что на первых порах все ограничилось поджогом нескольких шопов и расклейкой на стенах полицейских комиссариатов плакатов «Смерть еврейским полицейским, которые помогли немцам перебить 200 000 собратьев!»