Варлам Шаламов в свидетельствах современников - [19]

     * Кстати, фотографии Шаламова в доме престарелых в конце 70-х годов были сделаны, по словам братьев Дзядко, другом их семьи французским корреспондентом Николаем Милетичем, ныне шефом московского бюро АФП

Из выступления братьев Дзядко, видео-ролик

http://www.youtube.com/watch?V=fqabbkhnd0w

     Размещено на сайте Григорьянца и в блоге «Варлам Шаламов и концентрационный мир»

_________

Сергей Григорьянц. Фрагмент из Прощального слова, январь 1982 года

     «В литературных кухнях-салонах к Шаламову относились с заметной и насмешливой снисходительностью (а потом и злорадством: «мы еще тогда это говорили»), а он жаждал какого-то действия, или, вернее, действенной жизни литератора-профессионала: переводил, писал об уголовном мире, создавал наставления для начинающих поэтов, разбирал раннее творчество Репина, – и все это никому не было нужно. Кое-что, правда, издавалось, но проходило, как правило, незамеченным».

     Опубликовано в журнале «Континент» №34, 1982 год. Выложено на сайте автора http://grigoryants.ru/stati-raznyx-let/slovo-o-varlame-shalamove-sergej-grigoryanc-1982-god/

_________

Фрагменты из выступление Григорьянца на вечере Шаламова в ЦДЛ, 2011

     «Варлама Тихоновича, по-видимому, я единственный здесь знал, к сожалению. При всем большом уважении […], на мой взгляд, в этом фильме [«Острова. Варлам Шаламов», реж. Светлана Быченко – прим. составителя] довольно много неправды, исходящей в первую очередь от Сиротинской. […] разница в моем знакомстве с Варламом Тихоновичем и знакомстве Сиротинской состоит в том, что, во-первых, как и Сережа Неклюдов, я знал Варлама Тихоновича все-таки с года 62-го, нас познакомил покойный Валентин Валентинович Португалов и, во-вторых, я за надгробное слово на могиле Варлама Тихоновича и на поминках у Натальи Владимировны Кинд, где, конечно, не было Сиротинской, поскольку к друзьям Шаламова она не относилась[…] и никто с ней не разговаривал, я получил семь лет <тюрьмы>, а Сиротинская получила повышение по службе за получение архива Шаламова в ЦГАЛИ и за то, что этот архив был спрятан на секретном хранении. Я на днях разговаривал с директором ЦГАЛИ Волковой, она прекрасно это помнит. Я пробовал <с архивом познакомиться>, когда вернулся. Для меня как раз Варлама Тихоновича и нашли в доме для престарелых. […] никаких сотрудников КГБ <среди сиделок> там не было, Сиротинская туда ни разу не пришла, ее вообще совершенно не интересовал Шаламов после того, как она получила архив, она выполнила свою работу[…] И вообще у Сиротинской, простите меня, был присутствующий здесь сын, еще двое детей и муж.

     Светлана Быченко. Можно я скажу?

     Сергей Григорьянц. Сейчас, дайте я уж договорю, а потом Вы. Естественно, Вы скажете все… Я просто считаю своим долгом все это сказать, потому что такие вещи говорить надо[…], тем более, что людей живых и хотя бы тех кто был…

     [...] там была врач – Елена Хинкис, которая ухаживала за Варламом Тихоновичем, которая прекрасно помнит, что Варлам Тихонович всех узнавал, видел и никаких проблем с этим не было, проблемы были совсем другие[...] Варлам Тихонович, конечно, прекрасно понимал, что Сиротинская сотрудник МВД, хотя бы по форме, я даже уже не говорю о других организациях, но вы же сами понимаете, что Главное архивное управление в советское время было частью структуры МВД[...] и, соответственно, НКВД до этого и так далее. У Варлама Тихоновича не было выхода, это была гораздо более трагическая и гораздо более отчаянная ситуация. Он, действительно, к этому времени был совершенно одинок, он, действительно, не нашел понимания в «Новом мире», где был десять лет внутренним рецензентом, и я старался, кстати говоря, тоже через [зама Твардовского Игоря – прим. составителя] Саца, через разных людей в «Новом мире» как-то <помочь публикации>. Твардовский не понимал рассказов Шаламова и не хотел их печатать, говорил – вот это какие-то очерки. Твардовскому, действительно, был гораздо ближе Солженицын. Шаламов остро чувствовал оскорбление от того, что он не признан. [...] он был очень подозрительный при этом человек[...], у него масса других лагерных чудовищных привычек, на днях мне девяностолетняя, но тем не менее вполне живая Любовь Васильевна Португалова рассказывала, как, когда они пришли к Неклюдовым, он сам варил <себе еду>, он не мог есть то, что остальные ели, а сам варил себе какой-то супчик из соленной селедки. Он был, действительно, совершенно измученный человек, который[…] Это не был такой редкий случай – Сергей Александрович Бондарин, много лет проведший на Колыме, тоже сам передал, он был членом союза писателей. Сам передал в ЦГАЛИ свой архив. Шаламов в общем считал, что ну Бог с ним, совершенно не обманываясь[...]

     Я боюсь, что о Колыме забудут, как забыли о гвельфах и гибеллинах, а Шаламов, как и Данте, будет существовать. Или о Колыме будут помнить в связи с Варламом Тихоновичем, как это ни страшно для нас всех звучит. [...] там в начале [фильма «Острова» – прим. составителя] идет такая очень сладкая песенка – это совершенно не о Шаламове, и жизнь его, на самом деле, гораздо трагичнее и страшнее в Москве, я уж не говорю о Колыме, чем во всех фильмах и во всех рассказах о нем».