Варькино поле - [6]

Они, баре Аверины, были патриотами, настоящими – не книжными. Понимали прекрасно, что Россия будет сильна и богата лишь тогда, когда сильным и состоятельным станет каждый гражданин России. Вот и радовались искренне каждому крестьянину, каждой семье, сумевшей хоть на чуточку стать богаче, состоятельнее, грамотнее.

Женщина свято верит, что все эти красные власти временны, не долговечны. Вот-вот соберутся умные головы в Санкт-Петербурге, позаседают, выработают хорошие, строгие законы и снова над Россией воцарится мир и покой. Если бы не верила в это, не стала бы отправлять дочурку в Смоленск, держала бы её при себе, под строгим материнским глазом, под контролем.

И сынок Алёшенька… Конечно, она понимает его: как-никак, а он – кадровый офицер. Этим всё сказано. У них в роду защитник Отечества если не обожествлялся, то уж ценили его по достоинству – это точно. Вот и сейчас семьи погибших и раненых на войне односельчан находятся под особым контролем барыни. Помимо того, что государство, уездная казна выплачивает им пособия, она, Евгения Станиславовна, считает своим долгом доплачивать семьям по пять рублей деньгами за погибших земляков, и по три рубля – раненым. Это не считая пособия со стороны сельской общины.

Сына Алексея она хорошо понимает. Но вот эти последние новости из уездного городка?! Как там будет? Неужели не обойдётся, как уже обходилось миром не один раз это противостояние новых властей и военного гарнизона? Дай-то Бог, дай-то Бог! Спаси и помилуй.

А Серёжка? Поздний ребёнок. Они с мужем уже и не чаяли родить, а вот, поди ж ты! Баловень, любимец… Его бы на ноги поставить, в люди вывести, дать хорошее образование. Учитель Иван Фёдорович говорит, что у ребёнка поразительные способности: стихи запоминает после первого прочтения. В таком возрасте, а уже умеет считать, складывает двухзначные цифры в уме. И рисовать любит. Смышлёный. А уж любознателен, жалостлив! Золото, а не ребёнок, мечта каждой матери.

Женщина ещё стояла на крылечке, думала, размышляла сама с собой, смотрела на деревню, переводила взгляд на поля, и дальше – за речку Пескариху, туда, где лежит на просторах огромная взбунтовавшаяся, вздыбившаяся Россия.

– Как оно будет? Как? Неужели наступит конец света? Спаси и сохрани, Господи!

Она наслышана о страшной резне между соотечественниками, и не понимает этого. Душа не приемлет, разум и сердце противятся, бунтуют против такой ужасной несправедливости: неужели русский убивает русского? Не иноземца, не врага земли русской, а свой убивает своего? Узаконены, стали нормой убийства без суда и следствия. Уму непостижимо! Человеческая жизнь и гроша ломаного не стоит… Будто дикари доисторической эпохи… В кои-то века такое было на Руси?! За что убивают? Чем провинился один русский человек перед другим, чтобы они, отбросив и поправ всё святое, принялись с неистовством, достойным другого применения, истреблять друг друга?! Кто тот злой демон, который умудрился столкнуть лбами русского с русским?! И искры от этого столкновения разлетелись по всему миру, «подожгли», взбудоражили не одну страну. Уже и Англия, Франция, далёкая Америка оказались втянутыми в очередную русскую смуту. Даже на Востоке, говорят, японцы что-то замышляют против России.

Церковь, веру христианскую объявили вне закона. Как такое могло произойти в России? В стране, где христианская вера испокон веков создавала, скрепляла и защищала её же, Русь Великую?! Стояла у её истоков?! Как Россия будет без веры христианской? И будет ли она без неё? Вот вопрос…

– О-хо-хо, – барыня перекрестилась, осенила крестным знамением деревушку, вошла в дом.

Там её ждали родные люди. Надо было думать, как спасти их, если вдруг что…

Ранним утром Евгению Станиславовну разбудили крики у дома. Особенно выделялся голос управляющего Генриха Иоанновича:

– Побойтесь Бога, люди! Как можете вы говорить такое на милейшую Евгению Станиславовну?!

Ему отвечал чей-то незнакомый голос:

– А чем лучше эта барыня? Такая же буржуйка, как и все остальные.

– Нет! Нет! – возмущался управляющий. – Она не такая! Пускай вам жители наши скажут: её все уважают, любят. Подтверди, Ваня.

– Брешет немец, – барыня узнала голос конюха Ивана Кузьмина, который вчера привёз Вареньку из уездного городка. – Зажрались здесь буржуи, кровушку нашу пьют. К стенке их, и дело с концом! Чем они лучше? А то в округе уже давно разобрались с этими буржуями, только мы чего-то кота за хвост тянем. Пора и нам… И добро барское надо по справедливости… А то одни жируют, а другие…

Ответом ему послужило многоголосое роптание. И было оно не понятно ей: то ли одобряло слова конюха, то ли поддерживало управляющего.

У женщины похолодело внутри: вот оно, начинается! А ей всё казалось, что местные крестьяне не пойдут против Авериных, а оно вот как… Она свято верила своим людям. Это же… это же… как одна семья, как свои, как родственники, и если не по крови, то по духу, по мыслям, по жизни, наконец, по одной деревеньке, по общей. По вере христианской. Всё ещё надеялась, что обойдётся, что решат миром и всё: разойдутся каждый по своим делам. Надо будет – она без сожаления расстанется со всем, что имеет род Авериных. Только бы не дошло до крови. Примеры обратного уже были: кровожадна толпа. Кровожадна и беспощадна. Но дубовские люди не такие. Женщина ещё продолжала верить в добро, в справедливость, в христианскую мораль. Однако и сомнения уже не покидали голову, а, напротив, гадким, противным, склизким спрутом обволакивали сознание, сжимая до боли женское естество.