Варианты стихотворений - [13]
Едва забыл я на мгновенье —
И ты напомнил мне, что бред —
Вся наша жизнь, любовь и злоба,
Ведь только призраки мы оба,
И мстить ни сил, ни воли нет.
Пред ужасающею тайной,
Как я беспомощен и слеп —
Непознаваемых судеб…
Ты был игрушкою случайной
И жажду мстить, но не могу
Я беззащитному врагу.
Нет виноватых! Гнев бесплоден…
Снимите цепь с него… Старик,
Ты был в несчастиях велик —
Иди… прощаю, ты свободен…
(Занавес).
ЧЕТВЕРТОЕ ДЕЙСТВИЕ
Терраса над морем. Лунная ночь. Пир.
Сильвио
между ст. 4 и 5 Ты убаюкиваешь горе
первого монолога Обманом сладостным, но все ж
Сильвио («На что И в ослепительном уборе,
певец…») И в блеске красоты — мне ненавистна
ложь.[46]
Беатриче
после ст. 2 Пока хоть капля есть в бокале золотом,
реплики Мы выпьем все — до дна, потом, без
Беатриче («Ко сожаленья,
мне!..» и т. д.) С безумным смехом опьяненья
О землю кубок разобьем!..[47]
Сильвио
Я твой… Прижми меня к твоей груди сильней,
Руками нежными властительно обвей…
О, только бы убить сознанье роковое:
Не думать, не желать, не помнить ничего,
И, в одиночестве, у сердца своего
Почувствовать на миг хоть что-нибудь живое.
Вот так.
(Обнимает ее).
Пускай вся жизнь — неуловимый сон,
Пускай весь мир — ничтожное виденье —
Я докажу себе, что есть один закон,
Одна лишь правда — наслажденье!
(После минутного раздумья отталкивает Беатриче).
Обман, и здесь обман! Оставь меня, уйди…
Потухла страсть; в душе лишь ужас без предела…
Мне показалось вдруг, что я прижал к груди
Холодное, как лед, безжизненное тело…
Увы! погибнет красота,
И кудри выпадут, и череп обнажится…
Где ныне вешних роз свежей твои уста —
Там щель беззубая ввалившегося рта
Бессмысленной, немой улыбкой искривится.
Оставь меня! Прочь, все уйдите прочь!
За пышной трапезой, сияющей огнями,
Мне кажутся теперь все гости — мертвецами,
И давит грудь, как склеп, томительная ночь.[48]
Сильвио
вм. ст. 4 Скорей, безумцы, пир кощунственный прервите!
реплики
Сильвио:
«Довольно!
Факелы…»[49]
Базилио
после ремарки: Мой час теперь настал.
«Гости Не в наслажденьях смысл и цель существованья,
уходят…» Не все погибло, есть великий идеал.
и перед Он мог бы утолить души твоей страданья,
монологом Не все разрушены сомненьем алтари…
Базилио: Но, сын мой, жаждешь ли ты Бога?
«Умом
бесстрастным…»
и т. д.
Сильвио
Говори.
после ст. 4 Сильвио
реплики
Сильвио: Наука даст ли ключ к разгадке мировой,
«Скажи, Пойму ли я, что там, за призрачной вселенной,
достигну За всеми формами, за дымкой жизни тленной?
ли…»
между ст. 4 Сильвио
и 5 монолога И, если истина навеки мне чужда, —
Сильвио: Зачем о ней грущу, и если все, что стражду,
«Если Лишь детский бред, зачем мучительную жажду
так…» Не в силах я убить ничем и никогда?
Зачем Творец не скрыл, что мысли есть граница,
Зачем на волю рвусь, как пойманная птица?
Клотальдо
Между Предай всю мудрость ложную проклятью,
репликой Забудь все книги — дух твой омертвелый
Клотальдо: Обвеется теплом и благодатью —
«Наука — ложь…» Из сумрака избушки закоптелой,
и т. д. u С нагретой солнцем ржи на ниве зрелой
монологом Трудись — и все печали ты забудешь,
Сильвио: Как птица вольная под кровом неба,
«О пусть в груди Трудись — и горд, как бог, и счастлив будешь
моей…». Ты каждой крошкой трудового хлеба…
Вернись к земле! Здоровие, природа
И тяжкий труд — иного нет исхода!
Сильвио
Бороться с нищетой, изнемогать, трудиться,
Потом, когда бедняк в сырой земле сгниет,
Удобрив чернозем, из почвы хлеб родится,
Из хлеба — жизнь людей, но люди возвратиться
Должны к сырой земле, — и снова хлеб взрастет:
Из жизни — смерть, из смерти — жизни
всходы, —
Таков круговорот бессмысленной природы.
Но если б знал его счастливый твой мужик,
Но если б он свое ничтожество увидел
И не был бы так груб, невежествен и дик, —
Он проклял бы судьбу, он жизнь бы ненавидел.
Так вот твой идеал? Отречься от всего,
Уснуть животным сном, убить в себе рассудок,
Весь век в поту, в грязи работать для того,
Чтоб завтра чем-нибудь наполнить лишь желудок.
между ст. 4 и 5
этого же Ведь жизни внутренней незримые богатства,
монолога Сокровища ума, следы наук, искусств, —
Сильвио Их истребить нельзя, и я во имя братства
(«О пусть в Отречься не могу от прежних дум и чувств.
груди моей…» В деревне, за сохой, я в нищенской одежде,
и т. д.) Останусь богачом, изнеженном как прежде,
С народом не сольюсь в неведомой глуши.
Я сброшу горностай, забуду трон, величье,
Но что все внешние ничтожные отличья
Пред этим внутренним неравенством души!
Идти в народ шутом в наряде маскарадном…
Но сам мужик мое стремление к добру
Сурово заклеймит укором беспощадным,
Как недостойную игру.
Мечту для бедных быть товарищем и братом,
Бежать из городов, в полях найти приют,
Нужду, и черствый хлеб, и деревенский труд —
Ты можешь сделать все утонченным развратом.
Наружностью бедняк — ты клад душевных сил,
Ты роскошь внутренних неравенств сохранил,
А между тем в глазах глупцов ты вдохновенный
Апостол-труженик, могучий и смиренный.
И вот, не жертвуя, не тратя ничего,
Твой праздный ум пленен роскошною забавой,
И беспредельного тщеславья твоего
Ты жажду утолил легко добытой славой.
Так прихотливый сибарит
Суровой пищею искусно раздражает
Уснувший, дряхлый аппетит
И на мужицкий хлеб все пряности меняет.
1715 год, Россия. По стране гуляют слухи о конце света и втором пришествии. Наиболее смелые и отчаянные проповедники утверждают, что государь Петр Алексеевич – сам Антихрист. Эта мысль все прочнее и прочнее проникает в сердца и души не только простого люда, но даже ближайшего окружения царя.Так кем же был Петр для России? Великим правителем, глядевшим далеко вперед и сумевшим заставить весь мир уважать свое государство, или великим разрушителем, врагом всего старого, истинного, тупым заморским топором подрубившим родные, исконно русские корни?Противоречивая личность Петра I предстает во всей своей силе и слабости на фоне его сложных взаимоотношений с сыном – царевичем Алексеем.
Трилогия «Христос и Антихрист» занимает в творчестве выдающегося русского писателя, историка и философа Д.С.Мережковского центральное место. В романах, героями которых стали бесспорно значительные исторические личности, автор выражает одну из главных своих идей: вечная борьба Христа и Антихриста обостряется в кульминационные моменты истории. Ареной этой борьбы, как и борьбы христианства и язычества, становятся души главных героев.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Тема власти – одна из самых животрепещущих и неисчерпаемых в истории России. Слепая любовь к царю-батюшке, обожествление правителя и в то же время непрерывные народные бунты, заговоры, самозванщина – это постоянное соединение несоединимого, волнующее литераторов, историков.В книге «Бремя власти» представлены два драматических периода русской истории: начало Смутного времени (правление Федора Ивановича, его смерть и воцарение Бориса Годунова) и период правления Павла I, его убийство и воцарение сына – Александра I.Авторы исторических эссе «Несть бо власть аще не от Бога» и «Искушение властью» отвечают на важные вопросы: что такое бремя власти? как оно давит на человека? как честно исполнять долг перед народом, получив власть в свои руки?Для широкого круга читателей.В книгу вошли произведения:А.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«… Показать лицо человека, дать заглянуть в душу его – такова цель всякого жизнеописания, „жизни героя“, по Плутарху.Наполеону, в этом смысле, не посчастливилось. Не то чтобы о нем писали мало – напротив, столько, как ни об одном человеке нашего времени. Кажется, уже сорок тысяч книг написано, а сколько еще будет? И нельзя сказать, чтобы без пользы. Мы знаем бесконечно много о войнах его, политике, дипломатии, законодательстве, администрации; об его министрах, маршалах, братьях, сестрах, женах, любовницах и даже кое-что о нем самом.