Вариант «Ангола» - [70]

— Как всегда, скромничаешь, — тепло улыбнулся Горадзе. — Почему про себя не говоришь? Когда я сюда в январе 38-го прибыл, ты уже была здесь старожилом…

— Да бросьте, дядя Лаврик, — смутилась Зоя.

— Это было "во-первых"…, — вернулся к теме я. — А что "во-вторых"?

— Во-вторых, один человек все же не выдержал. После… после смерти папы, — эти слова Зоя произнесла скороговоркой, словно стараясь причинить себе как можно меньше боли, — руководство прииском принял его заместитель, Алексей Петрович Коробов. Это было примерно полгода назад, в июле. Но полторы недели назад, 26 ноября, ночью он сбежал. Перед побегом он еще и рацию сильно повредил, уж не знаю, зачем. Взял с собой немного еды, автомат, и целый рюкзак алмазов — около семи килограммов. Хорошо, что Степан Семенович успел догнать его раньше, чем он дошел до Бенгелы…

— Чуть-чуть не дошел, — хищно улыбнулся Радченко. — Еще бы часа два, и пиши пропало. Добрался бы до португальской комендатуры…

— Но вы вернули его тело сюда? — напружинился Вейхштейн.

— Нет, — качнул головой Радченко. — Не боись, капитан, я его хорошо упрятал.

— Надо было вернуть, — упрямо сказал Володька.

— Степан Семенович ранен был, — вмешалась Зоя. — Хорошо, что обратно смог дойти. Да еще и алмазы вынес.

— Да-да, ранен, — закивал Попов, отставив кружку: во время всего разговора он уписывал печенье, и уже дважды доливал себе чаю. — Хорошо, инфекция никакая не привяза…

— Ладно тебе причитать, Савелий. Ну, ранен. Прямо героя из меня делаешь… В общем, не о чем беспокоиться, товарищ капитан, не найдут эту контру.

— А что насчет второго алмазоносного участка? — спросил я.

Зоя переглянулась с "дядей Лавриком".

— Работы там прекращены, — сказал Горадзе. — Ресурсов для освоения нет.

— Я и не говорю про освоение, — покачал я головой. — Оценка возможностей — вот что надо сделать.

— Папа там работал много, я ему помогала, — Зоя убрала за ухо выбившуюся прядку. — Судя по всему, участок гораздо менее перспективен, чем тот, который мы сейчас разрабатываем, но…

— Но побывать мне там все-таки нужно. Когда это можно будет сделать?

Зоя что-то прикинула в уме, беззвучно шевеля губами.

— Давайте так — завтра вы с товарищем капитаном осмотритесь на прииске, а послезавтра сходим на второй участок. Мне тоже нужно будет там побывать. Хорошо?

— Согласен.

На том и порешили.

Нам с Вейхштейном отвели приличных размеров комнату в "директорском корпусе": чуть наособицу стоящем бараке, где жило все руководство прииска. В нашей комнате, по словам Горазде, раньше проживали заместители Раковского и Анте. Правда, от прежних хозяев не осталось ровным счетом никаких вещей: в комнате стояли только две кровати, стол, четыре стула, небольшой платяной шкаф и пара этажерок, на одной из которых обнаружился томик Толстого с вытертой обложкой и пожелтевшими страницами. На стене зеркало и умывальник, окно затянуто противомоскитной сеткой, под потолком простенькая трехрожковая люстра. Вот и вся обстановка.

— Ну и что думаешь? — спросил я Володьку, когда Горадзе, пожелав нам доброй ночи, удалился.

В комнате было темно: только огромные мохнатые звезды заглядывали в распахнутое окно, да огонек папиросы чуть освещал Володькино лицо, когда он затягивался.

— Так себе обстановочка, — сказал Вейхштейн.

— Угу.

— Особенно мне известие про бывшего начальника не понравилось, этого, как его…

— Коробова.

— Ну. Если уж начальство начинает сбегать…

— Остальные-то, вроде, сбегать не собираются.

— А ты что, людей насквозь видишь? Про то, что этот Коробов собирался лыжи навострить, тоже вряд ли кто догадывался, пока он не сбежал.

С этим спорить было трудно.

— В общем, осмотреться тут надо хорошенько, в ситуацию вникнуть, — сказал я. — А уж потом…

— …действовать по обстановке. И думать, как нам отсюда выбираться, — закончил Вейхштейн. — Согласен.

Он выбросил за окно окурок, прочертивший во тьме оранжевый след, и захлопнул раму с сеткой.

— Давай спать. А то чую, подъем у них тут вовсе не в полдень…

Несмотря на все треволнения минувшего дня, заснул я на удивление быстро.

Владимир Вейхштейн,

10–12 декабря 1942 г.

В жизни у меня было уже немало крутых перемен. Тридцать седьмой год, когда пришлось срываться с насиженного места и уезжать в далекий Томск, не зная, чем все кончится. Потом война, перевернувшая привычный уклад у всего советского народа. Поступление на службу в НКВД и прием в партию тоже было для меня событием не рядовым. Ну и, наконец, эта необыкновенная операция, путешествие в жутком стальном гробу за два океана.

Теперь все осталось позади, словно смытое водой. Я в Африке — все равно, что на другой планете. Все связи с Родиной оборваны и ясно, что вернуться туда мы теперь не сможем. Какие остались перспективы? Прозябание на чужбине? Жить, дожидаясь, когда кончится война и за нами все-таки придет пароход? Однако здесь, в Анголе, под ее выцветшим небом и в окружении чужеродной природы трудно быть оптимистом. Когда мы покидали СССР, враг стоял на Волге, у Сталинграда, прорвался на Кавказ. Вести с фронта доходили скудные и предположить можно было что угодно. "Микоян" никаких новостей не доставил, а каково положение теперь, через два с лишним месяца? Может быть, как год назад, зимой немцы дали слабину и наши смогли обратить их в бегство? Или же сил больше не было, Сталинград и Кавказ сдали и немцы рвутся к Уралу? Обо всем этом можно было только гадать.