Вардананк - [49]

В наступившем молчании Вардан взошел на ступеньку алтаря и поднял руку, требуя молчания. Толпа затаила дыхание.

— Государи нахарары, святые отцы, народ армянский! Мы стоим перед грозным могуществом арийцев. Тиран занес над нашей страной меч уничтожения. Под предлогом веры посягает он на наше самовластие, на нашу страну, нашу свободу. Готовы ли вы бороться, защищать родную страну?

— Готовы!.. — в один голос отозвалась толпа.

— Готовы и мы!.. — воскликнул Артак.

— И мы! — повторил Атом.

К ним присоединился и Аршавир Аршаруни, и даже Нершапух, осознавший, наконец, всю важность происходящего.

Остальные нахарары — и сторонники и противники Вардана — также выразили согласие с его словами.

— Много мы думали, много и спорили. Бились, чтоб отыскать слово мира для царя царей. Но слово мира, направленное тирану, — это согласие покориться ему, пойти на предательство и смерть! И да поможет нам бог!

— Да поможет нам бог! — грянул народ. Вардан загорелся:

— Предки наши завещали нам защиту отчизны. Ценою своей крови отстояли они свободу и отчизну и нам оставили завет — хранить неприкосновенными святыни эти. Защитим же завещанные нам сокровища! Умрем, но не отдадим врагу ничего!

— Умрем, но не отдадим! — загремел мощный многоголосый ответ народа.

Тяжелое дыхание толпы, власть ее тысячеокого взгляда подавляли всякое сопротивление. Развеялись, как дым, раздумье и словопрения, козни и интриги. Страна всколыхнулась, сдвинулась непоколебимо и бесповоротно.

Вардан почувствовал, что наступил решающий миг. Медлить далее было бы опасно.

— Братья! — возвысил он свой голос. — Указ требует от нас ответа. Дадим же достойный ответ!

— Истинно!.. Дадим ответ! — подхватили многие князья, и лишь Гадишо многозначительно переглянулся с Гютом и Артаком Рштуни.

— Святейший отец! — обратился Вардан к католикосу. — Пробил час. Повели приступить к составлению ответа!

— Да ниспошлют нам святыни наши и наша совесть должную мудрость! — провозгласил католикос. — Приступим!..

Заполнившая храм масса нахараров, духовенства, народа и воинства опять всколыхнулась. Тысячи голов поднялись к небу.

Когда движение замерло и рокот утих, католикос обратился к Езнику Кохпаци, Гевонду и Егишэ:

— Повелеваю вам, отец Езник, и тебе, отец Гевонд, равно как и тебе, брат Егишэ, — пишите опровержение учения маздаизма!.. Господь наш и народ армянский да будут вам оплотом!

— Аминь!.. Аминь!.. Аминь!.. — мощным эхом откликнулось слово народного одобрения.

Тотчас воцарилось спокойствие, какое нисходит на людей, переступивших порог смертельной опасности, будь то посреди бешено стремящегося потока, перед отверстой пастью хищного зверя или под мечом врага, — миг высшего напряжения и одновременно высшего спокойствия. Еще момент — и пройдена черта, поздно будет отступать, «свершилось»!

Волна надежды, мужества и боевого воодушевления подхватила всех. Пронесся вздох облегчения. Люди начали перешептываться, появилась улыбка на лицах… Все почувствовали, что свершилось таинство обета, все присягнули на единение. Это сознание так властно овладело всеми, так ярко сверкало у всех в глазах, что высказаться против него уже никто не мог.

Гадишо опустил голову, и это удручающе подействовало на его сообщников. Они также смотрели понуро, молча выжидая, как будут развиваться события далее.

И покуда каждый воспринимал происходящее по-своему — кто с воодушевлением, а кто и с малодушием, — три человека, весьма между собой несхожих по строю мыслей и по натуре, сидели, поджав скрещенные ноги под себя, с дощечками для письма на коленях и набрасывали на пергаменте черновик ответа.

Наконец, Езник, человек трезвого ума, привыкший подчинять чувства разуму, подал знак Гевонду и Егишэ, что пора объединить и отделать все написанное. Он взял их рукописи, просмотрел, сделал нужные указания и изменения, перечитал все снова и, встав, сообщил во всеуслышание, что ответ готов.

По храму пробежал шепот, все замерли.

— Читай! — повелел католикос Гевонду.

Гевонд взял в руки текст и стал размеренно, четко читать суровым своим голосом:

— «Католикос армянский Овсеп с братией от старших пастырей и до самых младших в миролюбии великом шлет привет тебе, Михрнерсэ, великому азарапету арийцев и не арийцев, наивеличайшему Спарапету арийцев!..»

Это было общепринятой и пристойной формой обращения, от которой не пожелал отказаться Езник Кохпаци хотя бы во имя сохранения собственного достоинства.

Затем в ответе давалось толкование сущности христианства, составленное Езником как с исключительной смелостью, так и с глубокой философской обоснованностью. Мир был им представлен как некое многообразие веществ, управляемых высшим и всесильным началом.

Внимая ему, участники собрания как бы впервые почувствовали силу и красоту высокой мысли. Полемизируя с Михрнерсэ, которого в стране арийцев прозвали эрпэтан-эрпэт — то есть главой знатоков, толкователей закона, — Езник в ответе намеренно обращался к нему следующим образом:

— «Когда бы ты хоть малость откинул в сторону стремление власть свою раздуть и как равный с равными в спор вступил, признаем мы, что в чем-либо ином ты был бы мудр весьма…»