Вардананк - [287]

— Что же ты сделал, государь марзпан? — шепнул Гадишо.

— Государь марзпан! — негромко укоряли его и другие нахарары.

— Оставьте!.. Замучила она меня!.. — дрожа, прошептал Васак.

Он лишь взглянул на Парандзем и начал хлестать скакуна, который взвился и стремительно поскакал вниз, перепрыгивая через камни. Жизни Васака грозила опасность. Нажарары поскакали за ним, перехватили его коня под уздцы Воины удивленно, а некоторые и явно неприязненно и хмуро смотрели на Васака.

— Эх! — громко и укоризненно вздохнул пожилой воин.

— Подавись своим «эх», собака! — огрел его плетью сотник.

— Ровняйте строй, негодяи! — налетел на воинов сепух Арташир.

Еще поворот — и полки скрылись из виду.

— Бедная моя госпожа! Горе мне! — с плачем бросалась Дзвик к Парандзем и начала бить себя по коленям.

— Горе им обоим!.. — скорбно покачал головой дворецкий.

Обитатели замка и население окрестных сел собрались вокруг Парандзем. Она была мертва.

Спускались с Сюнийского перевала полот Васака. Обходя области, где могло произойти столкновение с войсками Вардана, Васак двигался осторожно, высылая вперед лазутчиков и передовые отряды.

Был уже полдень, когда дошли до монастыря, где жил Мовсес Хоренаци, и стали на отдых.

Растерявшиеся поначалу монахи узнали чьи это войска подошли к монастырю, и не вышли навстречу. И лишь когда Васак со своими спутниками подъехал к воротам, показался настоятель в сопровождении двух монахов.

— Ослепли, что ли? Не могли выйти встречать? — с гневом крикнул Васак.

Настоятель молчал.

— А теперь еще и оглохли впридачу? — еще громче кричал Васак, направляя на настоятеля своего коня. — Сейчас же открой ворота!

Настоятель подчинился.

Васак пропустил вперед Михрнерсэ, и тот верхом въехал во двор. За Михрнерсэ последовали персидские вельможи и нахарары.

— Ну, а дальше? — злобно спросил настоятеля Васак.

— Что тебе угодно, князь? — спросил настоятель.

— Не можете догадаться оказать гостеприимство?

Настоятель что-то пробормотал себе под нос, выпрямился и строго взглянул Васаку в глаза. Взгляд его смутил Васака. Это был тот же знакомый взгляд, которым встречал его каждый армянин, взгляд, означавший непреодолимое сопротивление, которым встречали Васака повсюду. «Начинается!» — мелькнуло у него в голове. Ему не хотелось устроить еще одну неприятную сцену в присутствии персов, и он ограничился приказанием:

— Прикажи приготовить обед для гостей!

Настоятель приказал сопровождавшим его монахам позаботиться об обеде, а сам, стараясь подавить свое возмущение, продолжал неподвижно стоять перед Васаком. Васак молчал. Поняв, что он не хочет подчеркивать перед персами «недогадливость» монахов, молчали и нахарары.

Гости уселись на каменных скамьях под ореховым деревом и начали рассматривать монастырь.

— Я бы всех их побросал в ущелье! — вырвалось у Нерсэ Урца Все с улыбкой оглянулись на него.

— Выведи во двор всю братию! — прикачал Васак. Настоятель «вздрогнул и настороженно взглянул на Васака.

— Не слышишь, что ли? — прикрикнул Васак.

Настоятель приказал вызвать всех монахов. Они пришли и стали перед Михрнерсэ.

Персы хмуро разглядывали храм и монастырские строения; могпэты чувствовали себя оскверненными пребыванием в христианском монастыре и вспоминали события в Ангхе.

— Смотри-ка, и искусство есть у них!.. — сердито пробормотал Пероз на ухо Вдагангу.

— И еще какое! — с болью, завистью и гневом отозвался Вахтанг.

Он вздохнул, чувствуя горечь при мысли, что против проявления величия народного духа в искусстве бессилен всякий гнет, всякая тирания. Искусство существовало, его невозможно было убить!

Пероз не смог сдержать свою ярость.

— Тащите сюда все, что есть внутри! Посмотрим! — крикнул он.

Телохранители кинулись выполнять приказание. Они охапками приносили рукописи, утварь, церковное облачение и сваливали во дворе. Монахи молча крестились.

Михрнерсэ молчал. Ему весьма понравился варварский приказ Пероза: Пероз сам себя опозорил… Михрнерсэ испытующим взглядом обвел армянских князей. Некоторые казались безразличными, другие смотрели на разгром с любопытством. Васак понял, что его подвергают испытанию, и сдержал себя. Но глаза Гадишо уже явно пылали возмущением и яростью. Васак испытывал жгучее чувство обиды; его самолюбие, его достоинство были задеты. Он не был настолько религиозен, чтобы остановиться перед святотатством. Но варварский поступок персов оскорблял его как человека, в лице которого стремятся оскорбить его народ. Вместе с тем он сознавал, что достаточно одного его необдуманного слова, — и он может потерять все. Надо было молчать. И Васак молчал. Подобных оскорблений немало еще предстояло в будущем. Из них тягчайшее ждало его на поле битвы. Следовало вытерпеть все, пока пробьет час мести… Час, который постепенно отодвигался, превращался в мираж…

Персы начали перелистывать рукописные фолианты, бросая наземь один и хватая другой. Они грубо ощупывали разукрашенные миниатюрами листы, соскребали ногтями позолоту, краски… Лишь Вахтанг да еще отчасти Пероз понимали ценность этих рукописей. Но как раз это и раздражало их обоих даже больше, чем пренебрежительное отношение персов к этим армянским национальным сокровищам раздражало Васака и Гадишо.