Вардананк - [285]

— Не остался дома, сын мой? Нашалил?

— Мой дом здесь! — грубо ответил Бабик. — Я вернулся домой.

— Ты должен был дождаться разрешения повелителя. Ведь мы все повинуемся его воле, — поучал Михрнерсэ.

— Мне он не повелитель! — спокойно осветил Бабик.

— Бабик! — простонал Васак.

— Да чего они хотят от меня. Я вернулся к себе домой, я не хочу жить в Персии!

— Но ты же заложник! — подчеркнул Васак; это был удар по Михрнерсэ.

— Я не хочу быть заложником! Нерсик тоже был заложником. А что они с ним сделали? Кожу с него содрали, сеном набили!

Васак почернел от боли.

— Мы все — слуги повелителя, сын марзпана! — более строго заметил Михрнерсэ. — Воля повелителя священна для нас!

— Не поминай имени пса! — крикнул Бабик. — Не признаю я твоего повелителя!

Васак рванулся к Бабику:

— Да ты… ты… ты!..

— Я теперь защитник родины, я воин Спарапета! Не боюсь я ни тебя, ни их. Плюю и на них и на их Азкерта!

— А-а!.. Это Ариман!.. Ариман говорит в нем!.. — возопил в ужасе могпэт Ормизд.

— Грешен я… грешен, — простонал Михрнерсэ и с яростью обернулся к Васаку: — Ну отвечай!

Васак движением руки приказал Враму увести Бабика и покончить с ним. В эту минуту ярость, горе, укоры совести и страх за себя смешались в Васаке со сложными государственными соображениями. Васак был близок к тому, чтоб пронзить себе грудь мечом.

Врам увел Бабика.

Персы твердили слова молитвы, чтобы оградить себя от зла, которое вырвалось из преисподней и возникло перед ними. Они хрипло и испуганно переговаривались, бросая злобные взгляды на Васака: смерти Бабика им было мало…

Васак ждал, что в замке послышатся причитания и плач. Но донеслись лишь заглушенные голоса, и все быстро умолкло. Он понял, что Бабика уже нет…

Михрнерсэ повернулся к персидским вельможам:

— Угодно было вам видеть верность? Вот она! — он указал рукой на Васака. — У вас самих есть дети, вы поймете отца…

Васак, окаменев, смотрел в одну точку. Казалось, вот-вот он проснется, и тогда окажется, что все виденное было только сном…

Бабика похоронили не сразу. Васак приказал перенести тело к нему, в его покои. Поздней ночью, когда персы уснули, он вошел к себе.

Бабика уложили на ковер. Над ним горела семисвечная лампада. Лицо было прикрыто тонкой вышитой тканью, ковер усыпан собранными в долине скромными цветами, У изголовья сидел на низком стуле Зангак и читал молитвы. В ногах у Бабика стояла на коленях Дзвик, бессильно уронившая руки на пол.

Когда вошел Васак, Дзвнк поднялась и придвинула маленький стул. Васак сел рядом с телом сына и застыл в неподвижности. Вошли замковые слуги и служанки, приложились к покрывалу на теле Бабика, перекрестились и молча вышли.

Васак снял покрывало с лица Бабика. Лицо было бледно. Полоска белых зубов блестела между полуоткрытыми губами. Глаза были закрыты, Бабик словно улыбался. Он выглядел таким спокойным, как если бы спал обычным сном. Но было что-то страшное, что-то угнетающее в нем, застывшее, не меняющееся выражение — печать вечного покоя Васак хотел поцеловать сына, но не смог. Он боялся всполошить весь замок безумным криком. Он сидел неподвижно, впившись взглядом в лицо Бабика.

Вошла Парандзем. Медленно подошла, села на поданный стул, начала смотреть на сына.

Васак жаждал услышать хоть бы одно слово, хоть чей-нибудь голос: ему страстно хотелось, чтобы хоть кто-нибудь заговорил с ним. Но Парандзем молчала. Хотя бы взглянула она на него… Но Парандзем не глядела в его сторону. Нечеловечески тяжело было в этот миг заговорить, заставить говорить с ним. Все было давно покончено между Васаком и Парандзем. Все умерло еще до смерти Бабика.

Васак встал, еще раз взглянул на сына. Еще раз сердце ему стиснула скорбь при виде этой мертвой неподвижности. И он вышел, как если бы он был пришелец из потустороннего мира, спустился во двор и поскакал в лагерь.

В замке стояла могильная тишина.

Поздно ночью тело Бабика перенесли в часовню, чтобы похоронить в родовой усыпальнице. Он лежал на носилках в богатом убранстве, весь усыпанный цветами, рядом с ним положили меч, На погребении присутствовали все обитатели замка, начиная с Парандзем и кончая последним конюшенным служителем. Молитвы читал замковый священник. Пришел и Кодак с Перозом-Вшнаспом-Тизбони. На кладбище собрались и сельские жители. Заупокойная служба кончилась, когда тело Бабика опускали в могилу. Послышались громкие рыдания Плакали женщины, плакали мужчины, и громче всех плакал Пероз-Вшнасп-Тизбони.

Не плакала только одна Парандзем. Она стояла спокойно и молча, не отводя пристального взгляда от лица Бабика. Лишь один раз нагнулась она и кинула горсть земли на тело сына. Могилу засыпали. Пероз-Вшнасп-Тизбони сам носил камни, обложил могилу, сам украсил цветами могильный холм.

Все молча разошлись, осталось лишь несколько человек. Парандзем долго стояла у холмика, молча глядела на него. Потом повернулась и так же молча направилась к замку. Ее покои наполнились женами сепухов к служанками, которые свободно входили к ней.

— От мира были, за мир умерли… — промолвила старая служанка и, осенив себя крестом, вышла.

Рано утром на следующий день в замке поднялась суматоха. Из лагерей пришли полки, выстроились на площади перед замком. Все оделись и сели за завтрак. Впереди был долгий путь через горные перевалы. А в это время сепух Аргашир, заместитель самого нахарара в сюнийском полку, ведавший общим надзором за порядком и во всех прочих полках приверженцев Васака, выравнивал строй и плеткой подгонял воинов, недостаточно быстро выполнявших команду.