Вардананк - [271]

Светало.

Природа улыбалась робко, как больной, только что перенесший тяжелую болезнь. Зима только недавно отступила, оставив после себя слабость и усталость; весна едва начинала вливать новые силы, и природа словно дремала, полузакрыв глаза. Деревья наливались соками, почки набухали. Земля жадно, ненасытно дышала. Кое-где на солнцепеке удивленно и наивно выглядывал запоздавший подснежник. Молодая весна неопытной рукой осторожно ткала свой ковер.

На краю ущелья застыл в раздумье монастырь из розоватого камня. Дыхание весны то доносилось, подхваченное ветерком, то замирало. Где-то между камнями несмело попискивали пташки.

На плоском камне, у самого края ущелья, сидел немолодой монах. Бледное лицо его выдавало усталость. Лицо монаха окаймляла кудрявая борода, синие глаза глядели строго из-под густых русых бровей. Простой подрясник с кожаным поясом обтягивал его согбенный стан. Весна, по-видимому, не привлекала его внимания, не радовала его. Застывший, сосредоточенный взгляд был устремлен вниз, в пропасть, лежавшую под ногами. Внизу, на берегу речки, вырисовывалась в водной пене крохотная мельница. Перед ее узкой дверцей, как хлопотливый муравей, сновал взад и вперед сгорбившийся мельник. Пожилой монах сосредоточенно наблюдал за ним.

Из строения, стоявшего во дворе монастыря, вышел еще один монах. Он нес на спине мешок. Придерживая его сильными, узловатыми руками, он подошел к пожилому монаху.

— Принес кожу для пергамента, святой отец! — доложил он, улыбаясь и дружелюбно глядя своими большими глазами.

Первый монах поднял глаза и спокойно кивнул в знак приз нательности.

Второй внимательно взглянул на него и, заметив грустное выражение его лица, повернулся и зашагал к горловине ущелья.

Монах достал из за пазухи свиток потемневшего пергамента и, развернув, стал рассматривать строки, начертанные древними армянскими церковными письменами. По-видимому, оставшаяся неразгаданной строка пергаментного листа давно занимала внимание монаха. Он то удалял пергамент от глаз, то приближал его к глазам; поскреб ногтем кончик одного из начертанных знаков, поглядел на него сбоку и, свернув пергамент, вновь спрятал за пазуху.

Из долины поднимался тучный монах с одутловатым лицом, Он остановился на краю ущелья, отер пот с багрового лица и широкого, приплюснутого носа, присел рядом с первым монахом и, отдышавшись, сокрушенно заметил:

— Овощи запаздывают, жаль…

— Да!.. — с еле заметной насмешкой подтвердил первый монах.

— А как бывает в это время в Александрии? — спросил тучный монах, морща покрытый рябинками нос и поворачивая потное лицо к собеседнику.

— Что именно? — равнодушно переспросил тот.

— Как в отношении овощей и других припасов?

— Изобилие!

— И, вероятно, много масла оливкового! — завистливо вздохнул тучный монах, — Мы-то оливкового масла и не видим! — с новым вздохом закончил он.

Беседа не клеилась.

— Отцу Григориосу не нравится, что ты получил образование в Александрии и в Греции. Он прозябает в невежестве! Ведь какое счастье жить в просвещенных городах.

Тропа ожила. К монастырю поднимался довольно большой отряд всадников.

— Князья!.. — встревожился тучный монах, вставая. — Пойдем в монастырь!..

— Ты иди! Я посижу здесь, — отозвался первый монах.

Оставшись один, он, не меняя положения, устремил спокойный взгляд на приближавшихся всадников.

Из монастырских келий высыпали монахи и во главе с настоятелем направились к горловине ущелья.

— Отец Мовсес, воздадим князьям подобающие почести! — предупредил настоятель.

Монах молча встал, пошел вслед за остальными.

Всадники не скоро выбрались из ущелья. Впереди ехал Вардан, за ним Артак, Атом, Хорен, Аршавир, Татул, Гевонд, Егишэ, Езник Кохпавд, католикос, нахарары, сепухи и священнослужители. Немного позади следовал большой отряд телохранителей.

— Привет святым отцам! — негромко произнес Вардан, подъехав.

— Привет князьям и пастырям духовным страны Армянской! — ответил настоятель, приветствие которого хором повторили монахи.

Всадники спешилясь, все пошли в монастырь. Храм имел величественный вид. Он раскинулся широко и чем-то был похож на огромного каменного орла. Гений зодчего запечатлел в камне стремление ввысь.

Все собрались вокруг Вардана, которому настоятель поднес фолиант в переплете из резной слоновой кости. Рукопись была украшена многоцветными миниатюрами на мифологические темы, с изображением фантастических полузверей-полуптиц и полурыб.

Егишэ подошел к монаху, которого звали Мовсес, отвел его в сторону, тепло и ласково спросил:

— Пу, как ты, бесценный мой, как?

— Не забыл еще меня господь бог, следовательно, слава ему! — со сдержанной улыбкой ответил Мовсес.

— Значит, продолжаешь писать?

— Буду писать, пока жив!

— Пиши, бесценный мой, на тебя весь народ смотрит… Монсес молча взглянул на Егишэ, чьи слова, видно, не обрадовали его.

— Слишком сильно ты скорбишь! Ободрись, укрепись духом! — пристально глядя Мовсесу в его мудрые глаза, убеждал Егишэ.

— А кого трогает моя скорбь? — не то с горечью, не то с укором возразил Мовсес и добавил еле слышно, словно разговаривая сам с собой: — Никогда мы их не забудем и никогда не утешимся.