Вардананк - [170]

— Князь, прискакали гонцы из Рштуника!

— В чем дело? — спросил Атом, строго осматривая всадников. Один из них выступил вперед:

— Сепух, командующий рштунийским полком, выделил большой отряд и следует позади нас. Он идет на соединение со своим нахараром.

Атом задумался. Известие не предвещало ничего доброго. Ясно было, что здесь кроется предательство, а не простое желание поскорей встретить нахарара Рштуни. Он остановил отряд. Хорен подъехал к нему. Не было смысла двигаться дальше, имея в тылу отряд, который мог в решительный момент нанести предательский удар в спину.

— Остановимся на ночь в Багноце, — предложил Хорен. — Разузнаем, в чем дело.

— Узнавать-то нечего: тут явная измена и желание нанести нам удар! — отозвался Атом. — Придется свернуть с дороги и затеряться в горах.

Он свернул направо и подал команду:

— За мно-ой!.. Бесшумно!..

Передаваясь от передних рядов к последним, прокатилась команда: «Бесшумно…»

Полк свернул в дикое бездорожье горного хребта. Только привычные к горным переходам скакуны могли пробираться в подобную темень. Полк неслышно ушел в сторону от главной дороги. Мягкая трава горного склона едва ли сохранила отпечатки копыт, но и они смело могли сойти за следы пасшегося здесь скота. Вместе с тем ночной мрак помог полку выйти из поля зрения следовавшего за ним на отдалении отряда, который, продолжая держаться взятого направления, должен был вскоре потерять полк из виду.

Было уже за полночь, когда полк спустился в горную долину и вошел в незнакомое село. Дружный лай деревенских псов разбудил крестьян, с оружием в руках выбежавших из своих хижин. Полк остановился и после недолгих переговоров разместился на ночлег.

Атом, сопровождаемый Хореном, обошел село, разместил посты и отдал необходимые распоряжения. С ним был также и Зохрак, ни днем, ни ночью не смыкавший глаз из опасения неожиданного нападения, представлявшегося весьма вероятным.

Старшую госпожу бережно, под руки, ввели в самую просторную хижину, которая вместе с прилегавшим к жилой комнате помещением для домашнего скота была признана наиболее удобной для размещения всех знатных участников похода. Навстречу гостям выступили хозяева — седой краснощекий старик и почтенная расторопная старушка; с глубокими поклонами они усадили Старшую госпожу и ее спутников на тахту перед очагом. За Старшей госпожой вошел в хижину и Егишэ, который, прочитав благословение, уселся перед огнем. Он ласковыми глазами оглядывал и хозяев хижины и каждый предмет в ней: ему вспомнилось собственное детство, родная деревушка…

Одна из невесток ввела за руку в хижину дряхлую старушку, которая дрожащими губами бормотала что-то невнятное. Когда она подошла ближе, выяснилось, что она шепчет молитву. Это была мать хозяина хижины, «старшая госпожа» семьи. Она подошла к матери Спарапета, склонилась к ее руке, и Старшая госпожа пригласила ее сесть рядом с собой. Растерявшись, та не двигалась с места. Старшая госпожа вновь попросила ее сесть, но старушка все еще растерянно и испуганно оглядывалась. Госпожа Дестрик взяла ее за руку и усадила рядом со Старшей госпожой. Старушка села и словно окаменела.

Дождь на дворе все усиливался. В дымовое отверстие — ердик — врывался горный ветер, занося холод и сырость.

— Приведи крестьян, промокнут они!.. — обратилась к хозяину Старшая госпожа.

— Они не под открытым небом. Старшая госпожа! — с добродушной улыбкой успокоил ее тот.

— Введи, введи их! — настойчиво повторила Старшая госпожа. Хозяин вынужден был подчиниться.

Старшая госпожа видела, что окружающие не совсем понимают ее. Она искала вокруг себя опору, которая помогла бы ей выдержать испытание, пойти на подвижничество. И эту опору она видела в народе. Всю свою жизнь эта женщина с сильной волей питала какой то странный страх перед народом. Крестьянин представлялся ей каким-то особым существом, в которое провидение вложило высшую справедливость. Но в то же время какая-то завеса заслоняла перед ней облик этого крестьянина и во время его службы в войсках, и тогда, когда он трудился, обливаясь кровавым потом, и когда случалось ей видеть его в суровом быту. И вот сегодня эта завеса спала, и народ встал перед нею во весь рост — народ, которому лишь одному по плечу было отвести великое бедствие хотя бы ценою своей праведной крови. Вот почему Старшая госпожа, как христианка, считала теперь за грех отделять себя от простого народа.

Но не только совесть христианки толкала Старшую госпожу навстречу народу. Считая народ «страной родной», она понимала, что, если жив народ, значит, существует и страна. А страна была понятием нерушимым, вечным. И теперь этому нерушимому и вечному грозила опасность. Это было чем-то похожим на конец мира, ужасным, как страшный суд. Поэтому Старшая госпожа всей душой жаждала слияния с народом. Мысль о подвижничестве рядом с народом, в его рядах, придавала ей непреодолимую силу, ина входила в народ, чтоб удержать страну от гибели.

Из крестьянскою ополчения только женщины согласились войти. Мужчины наотрез отказались нарушить покой Старшей госпожи.

Когда крестьянки, томленные и смущенные, вошли в хижину. Старшая госпожа обратились к ним: