Вардананк - [152]

Персидские воины согнали довольно многолюдную толпу местных жителей. Люди заполнили двор, стояли у ворот и под стенами. Стража вывела из подземных темниц жалобщиков, избитых и истерзанных пытками. Несколько в стороне стал сборщик налогов, состоявший при Деншапухе, когда собирали жалобщиков.

— Подойди ближе! — приказал ему Деншапух, намереваясь доказать могпэту Ормизду всю трудность порученного ему дела и хорошенько проучить Вехмихра за его злоязычие:

— Расскажи, в чем они провинились?

— Государь, эти монахи внесли налог за монастырь, — доложил сборщик, — но когда монастырь был разрушен, они отказались уплатить налог за развалины. Крестьяне внесли налоги за этот год, но отказались уплатить подушный, поземельный и таможенный налоги за прошлые годы!

Деншапух сурово взглянул на него:

— Говори только правду, не то слетит у тебя с плеч голова!

— Воля твоя, государь!

— Есть у вас жалобы? — обратился Деншапух к заключенным, с тревогой глядевшим на него.

— ЕСТЬ, государь! Как не быть? — заговорил один из них, старый, больной крестьянин. — Истощили крестьян непосильными поборами и побоями… По горам да по лесам разбежался народ…

— Есть у кого еще жалобы? Пусть станет туда! — распорядился Деншапух, показывая на правый угол двора.

Большая часть заключенных подалась вправо. Не двинулись с места Саак и несколько его товарищей. Деншапух злобно оглядел их и перенес взгляд на остальных, толпившихся в правом углу. Он ласково обвел взглядом колодников, всклокоченные волосы, окровавленные лица и избитые тела которых свидетельствовали о том, что с ними делали на местах и в темнице, и так же ласково спросил:

— Почему вы не хотите платить налогов?

Из толпы выступил вперед высокий, крепкий старик, на длинной бороде которого запеклась кровь.

— Все уплатили, что с нас причиталось, и остались нищи и наги. Забирайте уж и нас! Отведите к царю, кончайте с нами!..

— А что будет делать с вами парь царей? — с улыбкой переспросил Деншапух.

— Пустит на топливо для атрушанов! — с горькой усмешкой отозвался старик.

— Нет, идите к себе домой и заплатите оставшиеся налоги, — мягко и убедительно проговорил Деншапух, очевидно желавший показать всем, каким отеческим долготерпением государственного деятеля он наделен. — Закон справедлив и милосерден…

Как бы сговорившись, монахи, колотя себя в грудь, выступили вперед:

— Как же нам заплатить, государь? Откуда, где взять? Ведь мы с трудом вносили налоги, когда еще цел был монастырь. Но где взять средства, чтоб выплатить вам налог на развалины?

— Ничего, богата страна Армянская!.. — отшутился Деншапух, со скрытой злобой оглядывая людей, похожих на обтянутые кожей скелеты; истлевшие лохмотья не могли прикрыть их истерзанные тела, высохшие ноги и висевшие плетьми руки. Некоторые колодники были и вовсе наги, едва опоясанные ветхим лоскутом вокруг бедер. Их запавшие, горевшие лихорадочным огнем глаза свидетельствовали о бессоннице, голоде и перенесенных мучениях.

Деншапух перевел взгляд на собравшуюся во дворе толпу и пробормотал:

— Мятежный народ!..

Заключенные смотрели на него с ненавистью.

— Пока вы у себя в стране — вы останетесь армянами! А пока вы останетесь армянами, вы будете держать сторону византийцев… Переселяйтесь в Персию! Там вы станете персами и будете далеко от византийцев… Даю вам три дня сроку. Приготовьтесь!

Толпа замерла, онемела, не зная, как понять это распоряжение и что делать… Было ли действительно решено угнать их всех в Персию или это только злая шутка?

Из толпы вышел невысокого роста крестьянин с привлекательным лицом и, тряхнув гюлуседой копной волос, спросил:

— Мы же с землей нашей составляем одно, как можем мы сдвинуться с места?

Говоря с заключенными, Деншапух время от времени поглядывал на Саака, который не сводил с него настороженного взора. Вначале Дечшапух не обращал на него внимания, но постепенно какое-то смутное воспоминание начало просыпаться. Где он видел этого человека?.. И вдруг Деншапух вспомнил селение Дзмероц и крестьянина, который именно так смотрел тогда на него — со злобой и ненавистью. Деншапух взглянул еще раз, отвел глаза и вдруг снова в упор уставился на Саака.

— Второй раз вижу, как злобно ты смотришь на меня… Что у тебя на душе?..

— На душе? — вопросом на вопрос ответил Саак. — На душе у меня то, что ты из нас все выжал, кожу с нас содрал и кости обнажил! Осталась у нас лишь душа нетленная. Теперь хочешь и душу убить? Но в душе у нас — истина бессмертная, и душу тебе не убить!..

Деншапух мягко улыбнулся и, откинувшись на подушки, зевнул. Затем он повернулся к могпэту Ормизду:

— Какой здесь воздух, государь могпэт!

— Весьма мне по душе, государь! — ответил могпэт и, потягиваясь, протяжно зевнул в свою очередь, заразившись от Деншапуха.

Деншапух многозначительно взглянул на сборщика податей, который немедленно удалился. Деншапух продолжал вполголоса беседовать с Вехмихром.

Сборщик податей вернулся в сопровождении палача — человека могучего телосложения. Медленно подойдя к Сааку, палач ударил его кулаком прямо в лицо.

Среди заключенных кто-то тихо и протяжно простонал. Деншапух безмятежно продолжал беседовать с Вехмичром. Саак не отводил бестрепетного взора от палача. Страшное безмолвие царило во дворе. Заключенные с мрачным отчаянием смотрели на Саака. Палач продолжал наносить ему удары кулаком. Что-то невыразимо омерзительное было в неторопливом этом, бесстрастном избиении, выдававшем привычное бездушие. Палач ухал при каждом ударе, нанося их деловито, с серьезной простотой, как если бы имел дело с бездушной вещью.