Ванна Архимеда - [98]

но всё-таки кругом всё мрачно,

целуйте меня в щёки.

Фомин. Нет в туфлю. Нет в туфлю. Большего не заслуживаю. Святыня. Богиня. Богиня. Святыня.

Соф. Мих. Разя я так божественна. Нос у меня курносый, глаза щелки. Дура я, дура.

Фомин. Что вы, любящему человеку, как мне, всё кажется лучше, чем на самом деле.

И ваши пышные штанишки

я принимаю за крыло,

и ваши речи — это книжки

писателя Анатоля Франса.

Я в вас влюблён.

Соф. Мих. Фомин золотой. Лейка моя.

Фомин её целует и берёт. Она ему конечно отдаётся. Возможно, что зарождается ещё один человек.

Соф. Мих. Ах по-моему мы что-то наделали.

Фомин. Это только кошки и собаки могут наделать. А мы люди.

Соф. Мих. Я бы хотела ещё разик.

Фомин. Мало ли что. Как я тебя люблю. Скучно что-то.

Соф. Мих. Ангел. Богатырь. Ты уходишь. Когда же мы увидимся.

Фомин. Я когда-нибудь приду.

(Они обнялись и заплакали).

Фомин пошёл на улицу, а Софья Михайловна подошла к окну и стала смотреть на него. Фомин вышел на улицу и стал мочиться. А Софья Михайловна, увидев это, покраснела и сказала счастливо: «как птичка, как маленький».

Венера сидит в своей разбитой спальне и стрижёт последние ногти.

Увидев одного постарела,

я поняла, что постарела.

Он был изящен и усат,

он был высоким будто сон.

Дул кажется пассат,

а может быть муссон.

Вбегает мёртвый господин.

Я думаю теперь уж я не та,

похожая когда-то на крота,

сама красота.

Теперь я подурнела,

живот подался вниз,

а вместе с ним пупок обвис.

Поганое довольно стало тело.

Щетиной поросло, угрями.

Я воздух нюхаю ноздрями.

Не нравится мне мой запах

Вбегает мёртвый господин.

И мысли мои стали другие,

уже не такие нагие.

Не может быть случки обнажённой

у семьи прокажённой,

поэтому любитесь на сундуках,

и человек и женщина в штанах.

Господи, что-то будет, что-то будет.

Вбегает мёртвый господин.

Возьму я восковую свечку

и побегу учить на речку.

Темнеет парус одинок,

между волос играет огонёк.

Вбегает мёртвый господин.

Фомин.

Спаси меня Венера,

это тот свет.

Венера.

Что вы душка?

Фомин.

Надежда, Любовь, София и Вера

мне дали совет.

Венера.

Зачем совет. Вот подушка.

Приляг и отдохни.

Фомин.

Венера чихни.

Венера чихает.

Фомин.

Значит это не тот свет.

Венера.

Давай, давай мы ляжем на кровать

и будем сердца открывать.

Фомин.

Я же безголовый.

Вид имея казака,

я между тем без языка.

Венера (разочар.).

Да, это обидно,

да и другого у тебя

мне кажется не видно.

Фомин. Не будем об этом говорить. Мне неприятно. Ну неспособен и неспособен. Подумаешь. Не за тем умирал, чтобы опять всё сначала.

Венера. Да уж ладно, лежи спи.

Фомин. А что будет когда я проснусь?

Венера. Да ничего не будет. Всё то же.

Фомин. Ну хорошо. Но тот свет-то я увижу наконец?

Венера. Иди ты к чертям.

Фомин спит. Венера моется и поёт:

Люблю, люблю я мальчиков,

имеющих одиннадцать пальчиков,

и не желаю умирать.

А потому я начинаю скотскую жизнь. Буду мычать.

Богиня Венера мычит,

а Бог на небе молчит,

не слышит ея мычанья,

и всюду стоит молчанье.

Фомин (просыпаясь). Это коровник какой-то, я лучше уйду.

Спустите мне, спустите сходни,

пойду искать пути Господни.

Венера. Тебе надо штаны спустить и отрезать то, чего у тебя нет. Беги, беги.

Вбегает мёртвый господин.

Фомин.

Я вижу женщина цветок

садится на ночную вазу,

из ягодиц её поток

иную образует фазу

нездешних свойств.

Я полон снов и беспокойств.

Гляжу туда,

но там звезда,

гляжу сюда в смущенье,

здесь человечества гнездо

и символы крещенья.

Гляди забрав с собою в путь зеркало, суму и свечки

по комнатам несётся вскачь ездок.

И харкают овечки.

О женщина! о мать!

Ты спишь накрыта одеялом,

устала ноги поднимать,

но тщишься сниться идеалом

кое-каким влюблённым мужчин

украсив свой живот пером.

Скажу развесистым лучинам:

я сам упал под топором.

Спросим: откуда она знает, что она того?

Женщина (просыпаясь с блестящими слезами).

Я видела ужасный сон,

как будто бы исчезла юбка,

горами вся покрылась шубка

и был мой голос унесён.

И будто бы мужчины неба

с крылами жести за спиной

как смерти требовали хлеба.

Узор виднелся оспяной

на лицах их.

Я век не видела таких.

Я женщина! — я им сказала

и молча руки облизала

у диких ангелов тоски,

щипая на своей фигуре разные волоски.

Какой был страшный сон.

У меня руки и ноги шуршали в страхе.

Скажи мне Бог к чему же он.

Я мало думала о прахе,

подумаю ещё.

Фомин.

Подумай, улыбнись свечой,

едва ли только что поймёшь.

Смерть это смерти ёж.

Женщина.

Слаб мой ум,

и сама я дура.

Слышу смерти шум,

говорит натура:

все живут предметы

лишь недолгий век,

лишь весну да лето,

вторник да четверг.

В тщетном издыхании

время проводя,

в любовном колыхании

ловя конец гвоздя.

Ты думаешь дева беспечно,

что всё кисельно и млечно.

Нет дева дорогая,

нет жизнь это не то,

и ты окончишь путь рыгая

как пальмы и лото.

Девушка.

Однако этот разговор

вести бы мог и чёрный двор.

Ты глупая натура не блещешь умом,

Как великие учёные Карл Маркс, Бахтерев и профессор Ом.

Все знают, что придёт конец,

все знают, что они свинец.

Но это пустяки,

ведь мы ещё не костяки,

и мне не страшен сотник вдовый,

вернись Фомин, шепчи, шепчи, подглядывай.

Фомин.

Я подглядываю? ничтожество,

есть на что смотреть.

Женщина.

Давно ты так стоишь?

Фомин.

Не помню. Дней пять или семь.

Я счёт потерял.

Мне не по себе.

А ты что делаешь.

Женщина.

Хочется, хочется,

хочется поворочаться.