Ван Гог - [12]

Однако сам Ван Гог действительно предпочитал упрямство дарованию таково было его понимание искусства. «Торговля картинами вселяет в человека известные предубеждения, от которых ты, возможно, еще не отделался. Самое распространенное из них таково: живопись требует дарования. Да, дарование, конечно, необходимо, но не совсем в том смысле, в каком его обычно себе представляют. Нужно уметь протянуть руку и взять это дарование (что, разумеется, нелегко), а не ждать пока оно проявится само по себе. В слове «дарование» что-то есть, но не совсем то, что предполагают люди. Чтобы научиться работать, нужно работать; чтобы стать художником, нужно рисовать. Если человек хочет сделаться художником, если он наслаждается процессом писания, если он испытывает при этом то, что испытываешь ты, он может стать художником, но это сопровождается тревогами, заботами, разочарованиями, приступами хандры, минутами полного бессилия и всякими прочими неприятностями» (333, 202). Что значит «дарование» перед лицом вангоговской устремленности к предмету веры, преодолевающей все трудности и принимающей необходимость в жертвах: «Мы должны делать усилия погибающих отчаявшихся людей…» «Мы должны отдавать себе во всем ясный отчет и должны принять одиночество и бедность» 42. Стать самим собой, адекватным себе в искусстве — это значит «с головой окунуться в работу», в которой «наслаждение процессом писания» фатально связано с «неприятностями» и, как уже говорилось, в каком-то отношении является средством преодоления этих «неприятностей». В конце концов его одержимость работой, необходимой ему, как дыхание, гораздо ярче, чем каждая вещь в отдельности, говорит о новизне этого пути, выдвинувшего новые критерии искусства.

«Неприятности» не заставили себя ждать. Ван Гог горячо полюбил свою кузину, молодую вдову Кее Вос-Стриккер, которая приехала в Эттен с сыном погостить, но его чувство было отвергнуто. Однако Винсент не пожелал примириться с этим новым «нет, нет, никогда» и попытался завоевать расположение Кее, нарушая при этом, по мнению родных, все нормы приличия. Его ни с чем не сообразующаяся настойчивость и домогательства, его пренебрежение обычаями семьи вызвали целую бурю, в результате чего он вынужден был покинуть родительский кров и уехать в Гаагу.

Это новое потрясение, заставившее его навсегда распроститься с надеждами на любовь, лишь усилило его волю к работе.

Намерение Ван Гога приехать в Гаагу неожиданно поддержал его дальний родственник, живописец Антон Мауве (1838–1888), представитель гаагской школы, творчество которого он очень ценил. Впервые у него появилась надежда иметь учителя и наставника.

Ему удалось снять небольшую мастерскую, и, не желая быть зависимым от отца, с которым он был в ссоре из-за Кее, Ван Гог пытается начать самостоятельную жизнь художника.«…Я зашел слишком далеко и уже не могу повернуть обратно; конечно, путь мой, вероятно, будет труден, но зато он теперь достаточно ясен» (166,81).

Так начинается первая фаза его пути: он пытается создать из своей жизни в Гааге нечто целостное, связанное с его позицией социально отверженного человека, изгоя, порвавшего со своим сословием, в котором он чувствовал себя «чужаком», и нашедшего в народной стихии среду, с которой полностью согласуются его идеалы, привычки, вкусы, манера поведения. Ван Гог надеется не только стать здесь «своим», но и обрести в этом близком ему социальном слое почву для своего искусства, которое, будучи, по его определению, «постижением сердца народа», станет позитивным жизненным началом. Гаагский круг тем и средств выражения связан с его самоощущением «человека среди людей», или изгоя среди изгоев.

Его нравственные нормы влекут его к самым «униженным и оскорбленным», к тем, горе и страдания которых помогли ему осознать свое призвание художника, когда он жил еще в Боринаже. «Художник не обязан быть священником или проповедником, но у него прежде всего должно быть теплое отношение к людям» (274, 1). Прежде всего! Один из героев Достоевского говорил: «Сострадание есть главнейший и, может быть, единственный закон всего бытия человечества» 43. Если представить такого героя, только живущего не в петербургских, а в гаагских трущобах и вооружившегося карандашом и пером, — это и будет Ван Гог гаагского периода 44.

Одетый, как простолюдин, — в куртку и грубые штаны (что, кстати, было одним из пунктов постоянных ссор с родными), Ван Гог бродит по улицам Гааги, голодный и заброшенный, как и интересующие его люди, наблюдая сцены из жизни городских «низов», заглядывая в самые нищенские кварталы города, в одном из которых — на улице Геест — живет сам. Вот ему удалось подглядеть, как толпа бедняков атакует кассу лотереи («В ожидании лотереи», F970, Амстердам, музей Ван Гога); вот те же бедняки рыщут по городу, мокнут под дождем («Люди под зонтами», F990, Гаага, Муниципальный музей), толпятся на картофельном рынке («Картофельный рынок», F1091, Амстердам, музей Ван Гога), получают нищенскую подачку от благотворителей («Раздача супа», F1020, Амстердам, музей Ван Гога; F1020a, Швейцария, частное собрание; F1020b, Гаага, вклад X. П. Бреммера; «Булочная в Геесте», F914, там же).