Ван Гог - [15]

Но из мастеров, писавших в новом стиле, Винсент выше всех ценил Франсуа Милле, который работал в Барбизоне и с которым он ни разу не встречался. Конечно, Милле так и не пришёл к импрессионизму, но у него всегда было и до сих пор остаётся много преданных почитателей, среди которых можно упомянуть, например. Дали, и ныне его открывают заново уже не как декоратора бесчисленных загородных домов в годы Республики. Милле – мечтатель, что не могло не привлечь Винсента, и превосходный рисовальщик. Его ранние рисунки обнажённой натуры необыкновенно чувственны, его образы крестьян исполнены жизни и безупречно правдивы. Милле сам был выходцем из крестьян и изнутри чувствовал движения землепашца, выполняющего свою работу.

Когда Винсент серьёзно занялся рисунком, ему долго не удавалось сравняться с мастером, которого он принял за образец. Когда Милле рисует землекопа, мы видим, как лопата переворачивает ком земли и тело человека напрягается от усилия. В землекопах Винсента долго, очень долго этого усилия не было видно, лопата в их руках кажется «приложенной» к поверхности земли, а не вонзающейся в неё, притом что рисовальщик стремился показать тяжёлое усилие. Достаточно взглянуть на подобные сюжеты Милле, чтобы почувствовать, как у работающего крестьянина от напряжения дрожат колени.

В гаагской галерее, где работал Винсент, её директор, господин Терстег, взял юношу под своё покровительство, хотя ему самому было тогда всего двадцать четыре года. Винсент был протеже крупного акционера компании и лучшим в заведении продавцом, и семейство Терстегов часто приглашало его к себе в гости.

Художественная культура, которую он приобрёл за эти четыре года, приумножалась и подкреплялась знанием литературы. Читавший на трёх языках, Винсент регулярно ходил в библиотеки, одалживал книги у знакомых и запоем читал сочинения многих авторов, нередко на языке оригинала. За годы, проведённые в Гааге, он в свободное от работы время продолжил своё образование. Это были его «университеты».

В эти же годы началась его удивительная дружба на всю жизнь с Тео, который приехал навестить обожаемого старшего брата. Они вдвоём прошли под дождём пешком до мельницы в Рейсвейке, выпили там молока и отправились обратно. По пути они говорили обо всём на свете и о своём будущем. Возникшая тогда между ними обоюдная привязанность оказалась сильнее обыкновенных уз кровного родства. Они поклялись дружить и, что бы с ними ни случилось, помогать друг другу до самой смерти. Винсенту в то время было девятнадцать, а Тео пятнадцать лет. Эта клятва предполагала, что именно Винсент придёт на помощь младшему брату, но судьба распорядилась иначе… И ещё они договорились писать друг другу, и переписка их, хотя и с перерывом, продолжалась вплоть до смерти Винсента. Таким образом, клятве двух братьев мы обязаны перепиской, не имеющей аналогов в истории мирового искусства. «Эта дорога в Рейсвейк остаётся для меня одним из самых чудесных воспоминаний. Когда-нибудь у нас будет возможность побыть вдвоём, и мы снова поговорим о ней» (6).

Отзывы о профессиональных достоинствах молодого продавца-полиглота дошли до высшего руководства фирмы Гупиль. Дядя Сент убедился в правильности своего решения и уже видел в Винсенте наследника. Родители Винсента были счастливы: их сына считали восходящей звездой европейского художественного рынка, и было принято не вполне обдуманное решение отправить двадцатилетнего юношу в Лондон, где нужны были способные сотрудники для открытия там представительства фирмы. Когда Винсент получил это назначение, его место в Гааге занял брат Тео, хорошо зарекомендовавший себя на службе в Брюсселе.

Но Винсент, отправленный в Лондон, если и хорошо знал своё дело, как личность ещё был незрел, его характер не успел приобрести эмоциональной устойчивости. Строгость пасторского дома, тоска и одиночество раннего детства, цельность натуры и упрямство, положение старшего, который должен прокладывать дорогу младшим братьям, – всё это, как и усердное чтение романов и лирических стихов без необходимого их осмысления, не способствовало эмоциональному равновесию Винсента.

Он часто употреблял слово «серьёзно» и писал даже, что желает быть «степенным и серьёзным». Его необыкновенная чувствительность, богатство внутреннего мира, которые раскрываются в его первых письмах, могли бы сослужить ему хорошую службу в общении с молодыми женщинами, но для этого надо было так проявить свои замечательные качества, чтобы их заметили и оценили. Но, оставаясь в душе дикарём, он этого не умел, а подсказать было некому. Да и внешность огненно-рыжего, не особенно ловкого в обхождении и нелюдимого молодого человека говорила не в его пользу. В свои двадцать лет он казался несколько мрачноватым, но при этом был учтив и быстро тушевался при незнакомых людях, что на первых порах окружающим не могло не понравиться.

Посылать в Лондон юношу с таким минимумом житейского опыта было рискованным решением. В Гааге ему ни разу не довелось испытать любовного приключения. Винсент был из тех натур, которых первая любовь или окрыляет, или убивает наповал.