Вампиры. Нашествие на Лондон - [14]

Отец спросил сэра Дональда, почему бы не выпустить часть мышей на свободу, и тут сэр Дональд взорвался! Он кричал, что экспедицией командует он, что мыши представляют собой колоссальную важность, и что он доставит их в Англию всех до одной. Отец предположил, что наверняка хватило бы двух племенных пар. Или даже можно было бы убить парочку и привезти в качестве образцов, а потом отправить другую экспедицию — более многочисленную и лучше оснащенную — за остальными.

Видела бы ты, Эмили, что сделалось при этих словах с сэром Дональдом! Я испугался, что он задохнется от гнева. Но кончилось тем, что он просто повторил свои слова о том, насколько ценны для него эти мыши. Он сказал, что это могут быть последние представители своего рода, и если их бросить, то можно уже никогда не найти.

Тут уже не сдержался отец. Он, подобно сэру Дональду, не стал кричать, но спросил, неужели летучие мыши стоят больше, чем жизни людей. Сэр Дональд заявил на это, что они стоят любых жертв экспедиции — вплоть до последнего человека!

Тогда дядя Эдвин шепнул отцу, что нет смысла пытаться урезонить сэра Дональда. Он предположил, что сэр Дональд сам мог подцепить лихорадку, которая оказала влияние на его мозг.

Оба считали, что я не слышал их разговора, но когда поняли, что это не так, стали уединяться для разговоров. Я знаю, это оттого, что им не хочется волновать меня.

Только дело в том, Эмили, что я и без того достаточно взволнован. Могу сказать определенно: они не верят, что болезнь, поразившая экспедицию, — анемия. Я как-то услышал их слова, что в человеке восемь пинт крови, а в жилах мертвецов находилась едва ли одна. И оставшиеся в живых носильщики (все они уже больны) тоже не верят. Не сомневаюсь, что они давно сбежали бы, но остаются только по одной причине: одним в джунглях им еще страшнее.

И мне интересно, какое объяснение найдет отец еще одной странности.

Видишь ли, с того самого дня, как мы вошли в джунгли, я делаю эти записи по вечерам, перед тем, как лечь спать. А сейчас я пишу перед самым восходом. Почему так?

Потому что со вчерашнего дня наши носильщики стали болеть еще и по-иному. Мы уже у выхода из джунглей, деревья редеют, и время от времени между ними проглядывает солнечный свет. Никогда я не видел более желанного света. Но первый из наших туземцев, который вышел на солнце, закричал от боли и бросился обратно в тень. Примерно за две секунды он получил такие солнечные ожоги, каких я в жизни не видывал. Кожа покраснела и покрылась волдырями, и я готов поклясться, что она задымилась.

Сэр Дональд тут же велел остановиться. Он сказал, что отныне мы будем двигаться по ночам, а днем будем спать. Очевидно, прохладный воздух более подходит для его летучих мышей. Он даже настоял на том, чтобы мы отошли обратно в джунгли, где деревья гуще, и только там разбили лагерь. Отец с дядей Эдвином хотели было поспорить, но сэр Дональд попросту не стал их слушать. Он всецело поглощен тем, что укрывает клетки со своими мышами от солнечного света.

Но мы не можем вечно избегать солнца. Мы же почти у моря! Его еще не видно, но чувствуется его запах. Сегодня чудесный восточный бриз, и ветер с моря несет свежесть и соль. Сэр Дональд объявил, что в ближайшие сутки мы дойдем до Пуэрто-Морелоса — еще ночь пути, и мы там. Драгоценные летучие мыши сэра Дональда будут помещены в самую глубину трюма, подальше от солнца (я искренне надеюсь, что дорогой кто-нибудь выбросит этих мерзких тварей за борт), и тогда мы сможем снова жить при свете солнца, как предназначено нам Богом.

Сквозь брезент палатки пробивается свет; я попытаюсь заснуть.

Бен закрыл журнал и потянулся, потом убрал блокнот в карман и встал. Но в следующую секунду бросился наземь: где-то грохнул выстрел. Совсем недалеко от палатки.

Потом он услышал крики, стоны, вопли и затем — целую канонаду выстрелов. С глазами, полными страха, Бен подполз к пологу палатки, намереваясь выглянуть наружу, но тут вбежал его отец.

— Поднимайся, Бен! Быстрее! — крикнул Гаррисон, хватая Бена за руку. — Нужно немедленно уходить! Немедленно!

Он тяжело дышал, лицо его было белым от страха и потрясения. На воротнике рубашки краснела кровь.

— Но что… — начал Бен.

— Быстрее! — голос Гаррисона Коула сорвался. — За мной!

И он вытащил Бена через тыльную сторону палатки.

Снаружи еще раздавались крики, и хотя Бен не видел кричавших, от этих звуков у него сжималось сердце: они были полны ужаса предчувствия неизбежной смерти. Выстрелы, однако, смолкли.

Палатки стояли под деревьями. В столь ранний час солнце стояло еще достаточно низко и тени от деревьев не было. Все нетопыри были вне клеток. Некоторые кружили над лагерем, оставаясь в тени, другие сбились на земле в стайки, похожие на шевелящиеся ворохи сухих листьев. И в следующую секунду Бен в ужасе увидел торчащие из этих ворохов руки и ноги людей! Летучие твари пили кровь носильщиков!

Сэр Дональд стоял неподалеку и улыбался. Увидев Бена и его отца, он повернулся к ним и улыбнулся еще шире — во все лицо.

— Пируйте с нами! — сказал он.

И сказал каким-то другим голосом — резким, глубоким, идущим из самого чрева. Казалось, этим голосом напоен сам воздух.