Вампиррова победа - [23]

— Ну, я не уверен, не было ли это наоборот.

— О, поверьте, — сказала она, — ваши предки наделили город своим именем.

— Похоже, это была склочная шайка.

— Они, безусловно, оставили свой след.

— Как я понимаю, особой любовью они не пользуются?

— Зависит от того, с кем разговаривать. — Она играла прядью блестящих иссиня-черных волос. — Ангелы для одних, дьяволы для других.

— Когда я сказал одному старику, что мое имя Леппингтон, — произнес Дэвид, опуская рукава рубашки, — он поглядел на меня так, как будто мне кол в сердце следует всадить.

— Вероятно, он сидит дома и затачивает его прямо сейчас, — улыбнулась она.

— Вы полагаете, я проснусь однажды ночью и обнаружу, что местные жители шагают по улицам с факелами, размахивают вилами и требуют моей крови? — Это была шутка, но Дэвид задумался, нет ли здесь глубоко скрытой и давней неприязни.

— Тысячу лет назад — возможно. Но сегодня, доктор, самое смертельное, к чему следует приготовиться, — это пара холодных взглядов.

— Постараюсь запомнить.

— Если серьезно, не думаю, что вам стоит волноваться. — Ее улыбка стала шире. — Истинная причина падения популярности Леппингтонов в том, что семья продала скотобойни. Их купила какая-то темная личность, которую совершенно не интересовали деньги, которые делаются на рынке мяса. Он запустил лапу в пенсионные фонды, а потом сбежал со всем этим в Монте-Карло.

— Так что на самом деле это не наша вина? Не вина Леппингтонов?

— Надо же местным кого-то винить, — небрежно отозвалась она. — Все чисто? Хорошо. Пойдемте, я вас зарегистрирую, а потом покажу вам номер.

Дэвид последовал за Электрой к стойке портье. Историю своей семьи он знал очень плохо, во всяком случае, со стороны Леппингтонов. Об этом просто не говорили. Теперь же он нутром чувствовал, что узнает многое и очень скоро. Снаружи раздалось ворчание грома, и на город Леппингтон обрушился холодный дождь.

Глава 7

1

Ну ладно, Дэвид, сказал он строго самому себе. Перестань откладывать это на потом. Пора всадить кол в сердце именно этому зверю.

Бросив сумку возле платяного шкафа, он присел на постель.

По окнам шуршал дождь.

Он вытащил из кармана письмо Катрины, развернул его и быстро прочел первые несколько строчек, написанных коричневым фломастером. Он читал, зажимая ладонью рот, — непроизвольная реакция на обиду или горе. Потому что, прижимая руку к губам, мы воссоздаем ощущение материнской груди у рта младенца; это действует как на детей, так и на взрослых. Это способ утешить самого себя. Дэвид легко распознал бы этот жест по своей же курсовой по поведенческой психологии, которую написал в бытность студентом. Но это письмо легко стерло все черты индивидуальности: сейчас он был просто одним из многих несчастных, нуждающихся в утешении.

Дважды прочитав строки и намеренно не обращая внимания на приклеенную скотчем муху в верхнем левом углу, он затолкал письмо в ящик ночного столика.

Почему ты не разорвал письмо и не спустил обрывки в туалет?

Потому что знаю, что мне потребуется еще раз перечитать его, прежде чем уничтожить.

Оторвись от этого, Дэвид, К чему тебе опять разыгрывать из себя мессию? Почему ты должен вбирать в себя чужие страдания?

Давний спор, который он мысленно прокручивал каждый раз, когда на коврике у его двери появлялось одно из писем Катрины.

Он выглянул в окно гостиницы, подумав, не пройтись ли ему быстрым шагом по холмам, в пустой надежде на то, что скорость движения позволит ему стряхнуть с плеч призрак Катрины — да, как же (как будто это поможет), доктор Леппингтон. Признайся — ты человек, затравленный прошлым.

Рыночные торговцы стали собираться, когда дождь пошел сильнее. Из окна ему была видна подъездная дорожка, где всего пару часов назад он изо всех сил пытался извлечь руку рабочего из водостока. Он подумал, не позвонить ли в больницу, чтобы справиться о состоянии пострадавшего.

Чтобы вновь сыграть дешевого мессию? И снять часть боли этого человека и вобрать ее в себя? Поэтому ты стал врачом? Не для того, чтобы исцелять, а для того, чтобы красть чужую боль? Будто какой-то вампир? Вместо крови ты питаешься их страданиями?

Да перестань же, Леппингтон, кисло подумал он. Письма Катрины всегда действовали на него отравляюще. Да ладно тебе, черт побери, ты же неплохой парень. Будь добрее к себе — ради разнообразия.

Он подошел к бюро, на котором стоял обязательный подносик с чайником, бесплатными пакетиками растворимого кофе, крохотными стаканчиками со сливками и маленькой упаковкой крекеров в целлофане.

Теперь мой рецепт... забудь о письме.

Проще сказать, чем сделать.

Катрина Уэст была его первой настоящей любовью. В школе они были неразлучны: вместе делали домашние задания, вместе ели ленч. И когда пришло время, вместе спали — первый его сексуальный опыт. Это были сногсшибательные выходные в августе, когда родители отправились в отпуск, оставив его дома одного.

Вот когда быть одному дома действительно здорово.

Катрина отыскала какую-то убедительную отговорку для своих родителей, и они провели восемнадцать крайне жарких и потрясающих часов на его односпальной тахте. Им обоим было семнадцать.

Семнадцать лет. Почти что старик, если речь идет о потере невинности, подумал он. Лучше поздно, чем никогда. Боже, с какой гордо поднятой головой он ходил неделю, последовавшую за этим переломным уик-эндом.