Вам доверяются люди - [69]

— Опять у тебя было застегнутое лицо, папка! — говорила она отцу, когда дверь за тетей Маней захлопывалась.

— Я об одном срочном деле подумал, — оправдывался Сергей Митрофанович.

Кира лукаво подсмеивалась:

— А почему, когда ты меня слушаешь, ты ни об одном срочном деле не думаешь?

— Разве? — удивлялся Сергей Митрофанович. — А я думаю, что ты хвастуша и зазнайка.

Но Кира понимала, что папе с тетей Маней просто скучно.

Сама она к тете Мане относилась равнодушно: ну готовит, ну убирает — подумаешь, трудно! У всех дома кто-нибудь готовит и убирает. Став постарше, она разобралась, что у большинства ребят готовят и убирают мамы или бабушки. У нее не было ни мамы, ни бабушки — ей объясняли, что они умерли. Их убили фашисты. Сначала Кира даже несколько гордилась своей особенной судьбой. Однажды в детском саду несколько детей заболели свинкой, и их тотчас разобрали по домам, а Киру оставили. Она слышала, как воспитательница говорила доктору: «У этой девочки никого, кроме отца, а он в командировке!» Киру поместили в изолятор, и она провела там несколько дней, пока приехал папа, которому дали знать о ее болезни. Папа тотчас взял ее домой и вызвал тетю Маню. Тетя Маня заботливо ухаживала за Кирой, но приговаривала:

— Хоть бы уж ты женился, что ли, Сергей Митрофанович. Стара я становлюсь…

— Непременно женюсь, тетя Маня! — отшучивался папа. — Вот только освобожусь немножко и займусь этим делом.

Кира понимала, что папа шутит, но на всякий случай строго сказала:

— Я не хочу, чтоб ты женился.

— Почему? — спросил папа.

— Потому.

На этот раз «застегнутое» лицо было у нее. Папа не стал ни о чем допытываться, а она думала о Золушке и боялась мачехи, которая заставит ее работать и будет держать замарашкой. Чтоб тетя Маня не ворчала и папа в самом деле не надумал жениться, она решила понемножку заниматься домашними делами. Тетя Маня это очень одобрила — девочка, мол, должна быть хозяйственной — и с охотой учила ее готовить, убирать и стирать. Кира оказалась понятливой. Ей даже было приятно, когда папины товарищи похваливали:

— Смотри, Митрофаныч, какая у тебя хозяюшка растет!

Плохо было только с одним — с одеждой. Не то чтобы у Киры не было обуви, платьев, пальто, бельишка. Было все. Но другие девочки в школе (Кира быстро разглядела это) одевались лучше. Все носили форму, но пальто у большинства были красивее, туфли и шапочки тоже. Тетя Маня покупала ей все на вырост, и случалось, что Кира успевала сносить платье раньше, чем оно становилось ей впору. Папа, видно, тоже замечал это, потому что иногда вздыхал: «Надо бы тебе, Кирюха, другое обмундирование…»

Кире было около двенадцати лет, когда папа, приехавший накануне из подмосковной командировки, весело сказал:

— Ну, дочка, постарайся сегодня блеснуть угощением! К нам такая гостья придет…

— Гостья? — переспросила Кира.

У них бывали в гостях жены папиных товарищей вместе со своими мужьями. Но тогда папа говорил: «Тетя Маня, сообразите нам ужин получше — придут товарищи с женами». Они приходили, почти всегда приносили Кире конфеты или пирожные, ужинали, слушали долгоиграющие пластинки, разговаривали, смеялись и уходили вместе со своими мужьями. Всех вместе их называли «гости». Но никогда не случалось, чтоб приходила одна «гостья». Кира предприняла легкую разведку:

— А кто такая эта «гостья»?

— Она доктор! — все так же весело объяснил папа.

— Она придет тебя лечить?

— Нет, она придет в гости.

— Разве доктора ходят в гости?

— А как же! Дядя Матя ведь ходит.

— Она жена дяди Мати?

— Нет, — сказал папа и с откровенным удовольствием прибавил: — Она, кажется, пока ничья не жена.

У Киры почему-то ёкнуло сердчишко.

Гостья пришла под вечер и принесла папе какую-то книжку. Это бывало и раньше, что папе приносили книжки или большие деловые конверты. Курьерши открывали разграфленную толстую тетрадь, и Кира, случалось, расписывалась за папу. Курьерши говорили: «Какая умница! А звать тебя как?» — и уходили. Но эта гостья никакой толстой тетради не открывала, а папа, который приехал совсем простуженный, выскочил в переднюю и очень радостно пожал гостье руку.

— Знакомьтесь, Юлия Даниловна. Это моя дочка Кира. Прошу любить и жаловать.

Никогда папа никого не просил «любить и жаловать» Киру. И никогда никому так торопливо не помогал снимать пальто, как этой гостье. Юлия Даниловна протянула Кире руку:

— Здравствуй, Кира.

Кира хмуро сказала: «Здравствуйте» — и убежала на кухню, а папа, даже не заметив этого, увел гостью к себе в комнату.

Тети Мани не было (она теперь приходила через день, по утрам, а в воскресенье и вовсе не появлялась), и Кира долго сидела на кухне, одинокая и расстроенная. Круглый простой будильник, который днем жил на кухне, а на ночь переезжал в Кирину комнатку, тикал особенно громко. Кира сидела у стола, покрытого прозрачной с веселыми цветочками скатертью из пластмассы и обижалась. Она еще сама не знала, на что обижается, но ей казалось, что у папы, если б она сейчас позвала его, было бы такое же «застегнутое» лицо, как при разговорах с тетей Маней.

Надо было накрыть на стол, вскипятить чайник, достать из холодильника масло, ветчину, печеночный паштет, творожный торт, который ее научила печь тетя Маня. Но Кира сидела не двигаясь и горевала, пока не услышала какой-то очень оживленный и смеющийся папин голос: