Вам доверяются люди - [35]

— Не злись, Илюшка! Я бы сама потом тебе сказала… Мне так хотелось пойти сюда! — Надя на секунду крепче, чем следовало, прижалась к мужу и виновато заглянула ему в глаза. — Ну, улыбнись, улыбнись, пожалуйста…

— Я не выношу лжи.

— Ох, Илюша, давай хоть сегодня не ссориться! Подумай: если бы в ночь под сорок третий год нам показали этот зал и нас с тобою вот таких, надутых, ты бы поверил?!

Степняк не то зажмурился, не то просто закрыл глаза. В ночь под сорок третий?

Немецкие батареи в ту новогоднюю ночь нащупали их госпиталь и били без передышки до рассвета. А на переднем крае шла передислокация, о чем, вероятно, разузнала фашистская разведка, и госпиталь оказался под прямым ударом. Открытая, никем не защищенная цель. В ту ночь был убит Сема Левин, хирург госпиталя и дорогой дружок Степняка. И Степняк занял тогда его место у операционного стола, хотя землянку трясло, как карточный домик, а земля сыпалась через три наката. И мертвый Сема Левин, кое-как прикрытый простыней, лежал у входа, — живые не могли вытащить мертвого, если они хотели использовать свой последний шанс остаться в живых.

— Надюшка, неужели все это было с нами?

Она несколько раз серьезно кивнула:

— Было, было… Мы слишком редко вспоминаем…

Медленная музыка все продолжалась, и они, механически подчиняясь ее ритму, двигались в танце, которого не замечали.

— О, кого я вижу!.. Илья Васильевич!

Степняк оглянулся на знакомый голос. С бокалом в руке, поднявшись из-за столика, на него с вежливым удивлением глядел Мезенцев.

— Федор Федорович?

Меньше всего Степняк предполагал встретить здесь кого-нибудь из товарищей по работе. Он приостановился и вывел Надю из ряда танцующих.

— С Новым годом, дорогой коллега, с Новым годом и… — Мезенцев поставил бокал и, делая шаг вперед, очень вежливо поклонился Наде, — и с большим счастьем!

Он выглядел превосходно, со своей красиво посаженной седой головой и очень черными бровями, высокий, подтянутый, заметный в любой толпе.

— Моя жена. Профессор Мезенцев, — сказал Степняк.

Надя, слегка улыбнувшись, протянула руку:

— Я так много слышала о профессоре Мезенцеве…

Федор Федорович склонился над протянутой рукой и, выпрямившись, пристально, со спокойным вниманием оглядел обоих.

— Счастлив познакомиться. Знаете, Илья Васильевич, вы отлично танцуете…

Почему-то смутившись, Степняк сделал неопределенный жест:

— Это заслуга Надежды Петровны.

— Полагаю, что далеко не единственная?

Мезенцев и разговаривал и держался с приятной непринужденностью. Надя, по-прежнему улыбаясь, возразила:

— Ох, не знаю! Мужья редко отдают должное женам…

— Мужья боятся за свои сокровища.

— Вы тоже?

Мезенцев чуть-чуть усмехнулся:

— А я, Надежда Петровна, больше всех. И поэтому никогда не был женат.

— Никогда?! — Степняк вспомнил, как мысленно рисовал себе жену Мезенцева, и детей, и собаку. — Неужели никогда?!

— Вообразите, Илья Васильевич, никогда. Убежденный холостяк.

Музыка кончилась. На эстраде появился тот же конферансье.

— Товарищи, сядьте, сядьте, — сказал кто-то сзади Степняка, — загораживаете эстраду…

Степняк растерянно оглянулся. Они оказались возле самой эстрады, и к их столику надо было возвращаться, мешая всем, на другой конец зала.

— Садитесь с нами, — быстро сказал Мезенцев и, видя, что Степняк колеблется, добавил: — Нас всего двое, старых холостяков!

Тот, кого Мезенцев называл старым холостяком, оказался известным театральным режиссером, — о его влюбчивости и непостоянстве ходили легенды. С преувеличенным восторгом он расшаркался перед Надей, предлагая ей вино, коньяк, икру, фрукты и пломбир одновременно. Надя, сдержанно посмеиваясь, подвинула узенькую ликерную рюмочку, чтоб режиссер налил ей коньяка.

— Кто же пьет коньяк ликерными рюмками? — всерьез огорчился режиссер. — Коньяк полезен, он расширяет сосуды. Можете справиться у Федора Федоровича.

— Вы пьете только под врачебным присмотром?

— Только! — решительно сказал режиссер.

— Тогда вы поступили очень благоразумно, пригласив к столику нас.

Режиссер сделал испуганное лицо:

— Ваш супруг тоже врач?

— Хирург. И я, вообразите, тоже…

Степняк прислушивался к их тихой болтовне, заставляя себя смотреть на эстраду. Там происходило что-то забавное, но он никак не мог сосредоточиться. Почему-то ему было неприятно, что Надя и режиссер говорят вполголоса, хотя он понимал, что говорить громко рядом с эстрадой было неприлично. Фэфэ, наклонясь к уху Степняка, сказал:

— Здесь все-таки значительно лучше, чем в любом ресторане. Главное — однородная и воспитанная публика.

— Конечно, конечно, — пробормотал Степняк, мучительно соображая, как бы поскорее избавиться от этого режиссера, и неожиданно для самого себя спросил: — А вы-то почему сюда попали, Федор Федорович?

Светлые глаза Мезенцева насмешливо блеснули:

— Да, вероятно, потому же, почему и вы, дорогой коллега. Пригласил один благодарный пациент, которого мне посчастливилось не зарезать!

Степняк почувствовал, что краснеет. Нет, видно, публика здесь не совсем однородная и, главное, не столь уж воспитанная, если принять во внимание его собственный дурацкий вопрос.

— Я сморозил чушь, — искренне признался он, — просто удивился, что вы вдвоем с приятелем, без дам…