Валюта любви - [52]

Токио или Милан?

Хэллоуин 1980 года, Дауни, Калифорния

После таможни в международном аэропорту Лос-Анджелеса я успеваю как раз к ужину после репетиции бракосочетания Пенни в «Приятном крестьянине», французском ресторане в Дауни. Это хороший переход, возможность поговорить по-французски с владельцами ресторана в моем родном городе. Так как это происходит 31 октября, после ужина встречаюсь с друзьями на вечеринке с пивом по поводу Хэллоуина, как в старые времена.

Утром присоединяюсь к Пенни и подружкам невесты в комнате новобрачных в церкви. Я считала их консервативными и богатыми девочками; они из Северного Дауни, а не из Южного Дауни, как я. Они нервно хихикают, раздеваясь перед друг перед другом, так, будто большое дело – раздеться до бюстгальтеров, длинных комбинаций, колготок и бабушкиных панталон, а я только что разгуливала топлесс по берегу Индийского океана. Все эти девушки из крепких, любящих семей, которые защищают их от внешнего мира. Я здесь только по одной причине: Пенни.

После церемонии, когда свадебный фотограф делает снимки, сцена становится настолько сюрреалистичной, что мне приходится входить в образ. Молодые парни в арендованных смокингах позируют вместе с нами, облаченными в длинные шифоновые платья с цветочным рисунком, с гипсофилами и розами цвета желтой сливы в волосах – водевиль, да и только. Это полная противоположность моей жизни. Не только жизни с Аднаном, но и всему моему укладу.

На следующей неделе захожу отметиться в агентство Wilhelmina. Не общалась с ними с момента моего краткого визита в августе, и они полагают, что я все еще в Париже. Стив, мой любимый букер, звонит по телефону, поэтому прячусь у него за спиной, пока он не повесит трубку. Закрываю руками его глаза, и он раскручивает стул задом наперед.

– Боже мой, Джилл! Что ты здесь делаешь?

Он вскакивает, чтобы крепко обнять меня.

– Просто зашла в гости. Скоро возвращаюсь в Париж, а затем в Италию.

– Ты должна остаться, мы нуждаемся в тебе здесь. Работы столько, что готов забронировать тебя прямо сейчас.

– Не могу. Я забронирована в Италии на следующей неделе.

Когда слышу свои слова, испытываю удивительный оттенок сомнения в собственных планах.

– Но знаешь, я не совсем уверена в своем нынешнем отношении, – говорю я.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает он.

– Ну не знаю. Это отличная журнальная публикация, но мне надоело получать жалкие крохи. Я бы не прочь заработать немного денег.

– Ну, не хочу соблазнять тебя, но твоя новая ставка здесь составляет двести долларов в час, двенадцать сотен в день, и, конечно же, нижнее белье и купальники по двойному тарифу. Это так, для размышления.

Стив улыбается, а я мысленно произвожу подсчеты.

– Если хочешь быстро заработать, поезжай в Японию. Американские девушки там сейчас котируются, а зарплата безумная – от двадцати пяти до тридцати пяти тысяч в месяц, но ты работаешь по двадцать четыре часа семь дней в неделю. И почти не спишь.

Представляю себе ночные съемки в Токийском небоскребе. Потеряться в чужой стране – это звучит неплохо, а приключение интригует, и если бы у меня было пятьдесят тысяч в банке, то могла бы путешествовать с Аднаном без смущающего вопроса о том, кто оплачивает мои авиабилеты.

– Знаешь что? Давай сделаем это. Хочу поехать в Японию.

– Безусловно. Но пока забронирую тебя здесь. Все захотят нанять тебя, только что приехавшую из Парижа, ты же знаешь.

– Да, пожалуйста, – соглашаюсь я.

Он оказался прав. Меня бронирует журнал Teen, а в New York Apparel News хотят, чтобы я снялась для обложки.

Это всего лишь моя первая неделя дома, но схожу с ума по ночам и хочу ходить в клубы на танцы! Звоню Николь, моей подруге с двенадцати лет.

– Привет, Николь, я только что вернулась из Парижа. Хочешь пойти со мной на танцы?

– Конечно. Может, прямо сейчас? – спрашивает она.

– Да! Я заеду за тобой!

Я еду к ее дому, который находится недалеко от меня, и захожу поболтать с Николь и ее родителями. Ее дом кажется очень уютным. Ее родители старше моих. Отец Николь, седовласый, высокий и худой мужчина с венгерскими корнями, как и моя семья. Ее пышногрудая мама одевается консервативно и всегда либо улыбается и смеется, либо ворчит на Николь.

– Итак, девочки, не задерживайтесь допоздна. И остерегайтесь подозрительных личностей. Ты знаешь, Николь, в ночных клубах болтаются странные мужчины. И не пейте слишком много.

– Да, мама, знаю. Я буду осторожна, – отвечает Николь.

В этих наставлениях чувствуется любовь, а не раздраженное ворчание. Отец Николь говорит:

– Николь, делай так, как говорит твоя мать.

– Папа, мне двадцать один год! Я могу позаботиться о себе.

– Твоя мать права. Вы, девочки, должны быть осторожны, – говорит он.

Это так мило. Можно сказать, что они ее любят. Мы заходим в спальню, чтобы прихватить ее вечернюю сумочку, и я вижу семейные фотографии в рамках, которыми увешан коридор от пола до потолка – детские фотографии, свадебные фотографии ее родителей, школьные портреты, газетные вырезки о футбольных достижениях ее брата, фотография с выпускного вечера ее сестры, выпускные фотографии их всех в квадратных шапках и с дипломами.