Валя offline - [29]

Я вешаю трубку. Из телевизора хихикает Максим Галкин, мама смеётся вместе с ним, готовит на кухне печёночный паштет. Хочет сразить своего Коконова — чтобы сразу наповал! Платье купила на два размера меньше — всё худеет. Постройнела, похорошела. Вот только ради кого, спрашивается?

— Мам, можно, я не пойду к Петру Сер… к дяде Пете?

Дядя Петя — это новый прикол Коконова. Это он заставил меня так себя называть. Кажется, мама не в восторге от этой идеи, но деликатничает.

— Никаких «не пойду»! — кричит она с кухни. — Нас там ждут!

«А мне плевать, что кто-то там ждёт! И вообще, это тебя там ждут, а не меня! Да этот Коконов, этот твой Колбасник, этот дядя Петя спит и видит, как я свалю в Англию, а он сюда, на всё готовенькое переедет! А меня, между прочим, ждут совсем в другом месте! Меня Максим ждёт!» — кричу я в голове, но мама меня, понятно, не слышит.

А слышит она вот что:

— Мам, ну пожалуйста! Я лучше дома посижу…

— Ты что, хочешь испортить нам праздник? — спрашивает мама. Она стоит на пороге руки в боки, и лицо у неё непоколебимое.

По этому непоколебимому лицу я понимаю, что всё пропало. Если вечеринка сорвётся, тогда… О том, что будет тогда, я предпочитаю не задумываться. Потому что, если вечеринки не будет, мне тоже лучше уже тогда не быть.

Совсем.

Потому что это будет конец всему, а это гораздо хуже какого-то конца света.

Меня вдруг начинает всю трясти, а руки становятся деревянными. Я пробую пошевелить пальцами, и у меня не получается.

— Что с тобой? — подозрительно спрашивает мама. — Ты почему такая бледная? Тебе плохо? — непоколебимость слетает с её лица, как осенний лист.

— Что-то знобит, — говорю я, и самое интересное, что это чистая правда. Я нисколечко не вру.

Мама тоже это понимает: она пятнадцать лет в школе, и липовыми простудами её не проведёшь.

— Ложись.

Она молча достаёт из секретера градусник и вставляет его мне под мышку. Пока я измеряю температуру, мама не сводит с меня глаз. А я молюсь. Молюсь Морской птице, хоть это и кощунство, наверное. Я прошу, нет, умоляю её, чтобы, когда мама посмотрит на градусник, на нём была высокая температура.

— Тридцать восемь и два, — говорит мама.

И я ликую! Ликую!!

— Странно, где это ты могла простыть?.. Ты в школе вчера что-нибудь ела?

— Бутерброд с икрой — на утреннике.

— Всё понятно. Тебя не тошнит?

— Тошнит, — говорю я, хотя меня не тошнит. Только познабливает.

Мама уходит на кухню, а я, чтобы хоть немного успокоиться, разглядываю клетки на покрывале. Чёрные и белые. Клетки как клетки, ничего особенного. Хочется, чтобы Лиза оказалась сейчас рядом — обняла меня и сказала, чтобы я ничего не боялась, что всё будет хорошо.

Мама приносит мне молоко с активированным углем. Затем она наблюдает, как я всё выпиваю до дна, накрывает меня пледом и берёт мобильник. Я думаю, что сейчас она будет звонить в «скорую». Но нет.

— Пётр Сергеевич? Здравствуйте!

При мне она с ним на «вы», а без меня зовёт Петенькой, я слышала.

— Пётр Сергеевич, мы, к сожалению, не сможем придти. Валечка заболела. Да. Представьте себе, в школе отравилась. Нет, помощь не нужна. Что? Как вы сказали? Да что вы! — мама вдруг заливается розовой краской.

Что там такое, интересно?

Она ещё немного слушает Петра Сергеевича, а потом кладёт трубку. Мама глядит на меня, и вид у неё ненормальный: виновато-растерянный.

— А он сюрприз устроил… — она улыбается, как маленькая девочка, которую застукали за поеданием конфет. — Представляешь, в гости Генриха пригласил, дирижёра того джаз-банда…

— Мам, ты иди. Я дома побуду, телик посмотрю. Мне уже лучше, правда…

* * *

— Бабушка, мы бедные, да?

— С чего ты это взяла? — Лиза, кажется, удивлена. Глаза у неё круглые и ясные, какие-то младенческие, хотя и морщины вокруг…

— Ну, мама всё время жалуется, говорит, что папа мало зарабатывает.

Бабушка молчит какое-то время.

— Единственное богатство — это жизнь, — говорит она, доставая из ридикюля помаду и рисуя на своём лице ярко-красные губы. — А деньги — тюрьма. Впрочем, их отсутствие — тоже тюрьма.

— А как тогда жить, чтобы не в тюрьме? — мне вдруг становится страшно.

— Очень просто. Гораздо проще, чем всем вокруг кажется. Можно, например, уйти жить в пещеру. Или пойти на берег, раздеться и бегать с ветром наперегонки.

— Голыми?!

— Ну почему же голыми? В костюмах новорождённых. Новорождённые, они ведь все — свободные.

Мне кажется, вокруг Лизы тянется невидимая ниточка, отделяющая её от всех остальных.

* * *

Я — принцесса! Самая настоящая, и никакой температуры у меня больше нет! Зато у меня есть свой собственный замок! С колоннами, с высоченными потолками и хрустальными люстрами! И главное — во всём этом замке я одна одинёшенька!

Раскинув в стороны руки, я кружусь по папиному дому, по блестящему паркету, по огромным пустынным сумрачным комнатам, в каждой из которых наряжена ёлка. На тёмных окнах мерцает иллюминация, и среди её огней я чувствую себя настоящей Золушкой в ожидании своего прекрасного принца! Скоро пробьёт полночь и появится он! Он — с которым так здорово ночи напролёт висеть в Сети, иногда до самого утра, пока не проснётся мама… Или молчать за одной партой, и на уроках по живописи, и там, в сквере…