Вальведр - [20]

— Ах, как это хорошо сказано, и как это верно! — вскричал Мозервальд с энтузиазмом. — Между женщиной и бриллиантом существует сверхъестественная притягательная связь! Я видал тому массу примеров. В одной легенде говорится, что у змея в голове был крупный бриллиант. Ева увидала его лучи сквозь глаза змея, и это ее околдовало. Она стала смотреться в них, точно в зеркало заколдованного дворца…

— Насколько я могу понять, это чистейшая поэзия, — сказал я, прерывая его. — А вы еще смеетесь над поэтами!

— Это вас удивляет, mon cher? — возразил он. — Очевидно, я становлюсь поэтом в присутствии тех лиц, которые меня вдохновляют!

Говоря это, он кинул на Алиду пламенный взгляд, который она встретила и выдержала с необыкновенной невозмутимостью. Это было верхом пренебрежения или дерзости, ибо ее большие вопросительные глаза были всегда полны таинственности. Я не мог выносить более этого двусмысленного положения, ужасного для нее, если она не была последнею из женщин. Я попросил еще раз взглянуть на ее кольцо в 25 франков и сказал ей, рассмотрев его:

— Меня очень удивляет, что вы обращаете мало внимания на такой прекрасный драгоценный камень, после вашего признания в вашей любви к подобным вещам. Знаете, ведь это чрезвычайно дорогой камень!

— Как? Что? Возможно ли? — сказала она, беря обратно кольцо и смотря на него. — Разве вы знаток по этой части?

— В этом деле я могу сослаться только вот на господина Мозервальда, ибо не далее как позавчера он показывал мне совершенно похожее на это кольцо с такими же бриллиантами и предлагал продать мне его за 12 тысяч франков, т. е. за гроши, потому что, по его мнению, оно стоит гораздо дороже.

При этом прямом запросе Мозервальд изменился в лице, а когда Алида быстро посмотрела на него, а потом на меня, он окончательно потерялся.

Г-жа де-Вальведр не смутилась. Она помолчала несколько минут, как бы решая какую-то внутреннюю задачу, а потом, передавая мне кольцо, она сказала:

— Драгоценно оно или нет, а только, по-моему, оно положительно безобразно. Сделайте одолжение, бросьте его в окно.

— Что вы? В окно? — вскричал Мозервальд, не в состоянии сдерживать долее свое волнение.

— Вы же видите, — отвечала ему Алида, — что эта вещь была потеряна, найдена вашим единоверцем из Варалло и продана им без понятия о настоящей ее цене. Так вот, вещь эта должна вернуться к своей судьбе, а судьба эта состоит в том, чтобы ее подобрали в грязи те, кто не боится запачкать себе руки.

Мозервальд, припертый к стене, выказал большое хладнокровие и присутствие духа. Он попросил меня дать ему кольцо. Я передал его ему с таким видом, что возвращаю его законную собственность. Он надел его на палец и сказал:

— Раз его должны были бросить в грязь, я его подбираю. Я знаю, откуда оно, но отныне оно навсегда очистилось, проведя целый день на пальце г-жи де-Вальведр! А теперь, стоит ли оно несколько сантимов или несколько тысяч франков, оно для меня бесценно, и я с ним более никогда не расстанусь! А за сим, — добавил он, вставая и взглядывая на меня, — я думаю, что дамы устали и что, пожалуй, пора…

— Господа Обернэ и Валиньи еще не уходят, — отвечала г-жа де-Вальведр с убийственною преднамеренностью, — но вы можете поступить по своему усмотрению, тем более что вы, кажется, уезжаете завтра утром! А что касается кольца, то вы не можете оставить его у себя. Оно мое, я его купила и не дарила вам. Отдайте мне его назад!

Большие глаза Мозервальда так и засверкали. Он вообразил, что победа на его стороне, несмотря на то, что его для виду выпроваживали, и он возвратил кольцо с улыбкой, ясно говорившей: «я так и знал, что его оставят у себя!» Г-жа де-Вальведр взяла кольцо, выбросила его на площадку лестницы в открытую дверь своей комнаты и добавила:

— Пусть подбирает его, кто хочет! Оно мне больше не принадлежит. Но пусть тот, кто вздумает носить его на память обо мне, знает, что я глубоко презираю эту вещь.

Мозервальд вышел до такой степени убитый, что мне его стало жаль. Павла решительно ничего не поняла из этой сцены, на которую, впрочем, она еле обратила внимание. Что касается Обернэ, то он попытался было понять, в чем дело, но это ему не удалось. Он приписал все новой странной причуде г-жи де-Вальведр и преспокойно вернулся к обзору saxifraga retusa.

III

Я последовал за Мозервальдом без аффектации, думая про себя, что если он настоящий мужчина, то потребует от меня отчета в том, как я помог ему в его деле. Я видел, как он колебался, подобрать кольцо или нет, потом пожал плечами и взял его.

Как только он увидал меня, он затащил меня к себе в комнату и заговорил с большой горечью, высмеивая то, что он называл моими предрассудками и объявляя, что ничего не может быть глупее моей чопорности. Я нарочно позволил ему дойти в своих упреках до некоторой грубости, а когда он дошел до нее, то я сказал ему:

— Вы знаете, mon cher, что если вы не довольны, так мы имеем возможность объясниться, и я весь к вашим услугам. Попридержите теперь свой язык, иначе мне придется требовать от вас того удовлетворения, которое теперь я вам предлагаю.

— Что? Что вы говорите? — сказал он с великим удивлением. — Вы хотите драться? А, теперь я понимаю, это равносильно признанию! Вы мой соперник, и вы предали меня так грубо или так неловко из ревности! Скажите, что вами двигало именно это, и я вас и пойму и прощу.