Валтасаров пир. Лабиринт - [198]

— Спасибо, — сказал я. — Не откажите также передать монсиньору Риго мою нижайшую благодарность.

— Обязательно, — пообещал молодой священник.

Внизу стояла машина, но Весневича не было. Я огляделся вокруг. Нет и нет! Зато на противоположной стороне я увидел вывеску бара, которая мгновенно вызвала у меня одно-единственное желание: кофе! кофе! После чистого, освежающего воздуха Ладзаретто у меня уже начинала кружиться голова от римской духоты. К тому же день выдался исключительно знойный. В глубине бара сидел возле телефона Весневич. Как только я появился, он сразу закончил разговор.

— Вот и он! Так спускайся. Мы сейчас за тобой заедем.

После чего, обращаясь ко мне:

— Захватим с собой одну девочку. Будет веселее.

Затем:

— Вы долго меня искали?

— Нет. Совсем недолго. Мне только хотелось бы выпить кофе.

Он — кассирше:

— Один кофе для этого синьора.

Я:

— Нет, не надо. Дама, которой вы звонили, ждет.

— Ну и пусть ждет.

Я залпом выпил кофе, и мы вернулись к машине. Я шел, обгоняя Весневича, он не торопился. Зато, сев за руль, сразу развил скорость, от которой душа холодела, и так яростно срезал повороты, что шины издавали протяжный визг. Мы неслись вдоль Тибра, проскочили мимо больницы на острове, где лежал Малинский, а потом свернули налево через Палатинский мост и помчались в обратную сторону. Одна улочка. Другая. Наконец на третьей, самой узкой, мы внезапно остановились. Сандра! Нет, не Сандра, а ее кузина, так на нее похожая. Мы усадили ее между нами и — в путь.

— Это Антонелла, — сказал Весневич, когда мы уже двинулись.

Она:

— Мы знакомы.

Весневич:

— Откуда же?

— Мы вместе были в Остии. Ты привез синьора. Не помнишь разве?

— Ах, правда.

На этот раз, однако, мы не поехали в Остию. Весневич не пожелал. Скучно! Толкотня! Впрочем, он не стал подробно объяснять, почему принял такое решение, и вез нас, куда хотел. Мы только заехали на виа Авеццано за моим купальным костюмом. Полчаса спустя — Фиумичино, я узнал его! Мы переоделись в кабинах и наняли лодку. Так снова вздумалось Весневичу. Он не собирался утомлять греблей ни нас, ни себя. Просто предложил отплыть подальше от берега.

— Будет тише, спокойнее, чище, — сказал он.

Чище было в самом деле. А что касается тишины и спокойствия, то не вполне, потому что Весневич купался весело. Баламутил вокруг себя воду или бил по ней руками, обдавая нас фонтаном брызг. Вскоре он бросил эту забаву и занялся другой: давал уроки плавания Антонелле. В конце концов Весневич помог ей влезть в лодку, а мне предложил пуститься с ним дальше вплавь. Я охотно согласился. Вода была чудесная, и я забыл здесь о раскаленном, душном городе. Спустя двадцать минут, оставив берег позади на добрый километр, мы задеваем ногами песок, вода доходит до икр. Садимся.

— Здесь человек возрождается, — говорит Весневич. — Чертов Рим надоел мне до колик. Летом тут жить невозможно! К счастью, через несколько дней конец. Вы, кажется, тоже заканчиваете свое дело и трогаетесь из Рима?

— Да.

— А что слышно в «Ванде»? Малинскому лучше?

— О, вы знаете, что он болен?

— Мы все знаем. Скверная история. Очень тяжелая.

— Болезнь?

— Причина болезни.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Я говорю о том, про что трубит весь наш эмигрантский мирок: Малинскому не повезло в делах, и от волнения его свалил сердечный приступ.

Тогда я вспомнил, что Малинский рассказывал мне о своих торговых операциях. Церковным учреждениям, главным образом монашеским орденам, присылали из разных стран многочисленные дары: предметы одежды и продовольствие, не подлежащие обложению пошлиной при условии, что их используют только данные учреждения. Но им больше нужны были деньги — вот причина нелегальных торговых сделок, которыми занимался Малинский на положении посредника.

— Засыпался, бедняга, — сказал Весневич, — на какой-то большой партии зерна. Теперь ведется следствие.

— Церковное?

— Нет. Обычное. Прокурорское.

— Пора возвращаться, — сказал я. — Нас зовет кузина вашей жены.

Я поднялся, но Весневич не шевелился. Он встал только после того, как увидел, что к лодке приблизились какие-то мужчины и пытаются ухватиться за борт. Мы пробежали часть дороги по отмели. А когда она кончилась, стали соревноваться, кто доплывет первым. Незнакомцы, осаждавшие Антонеллу, исчезли. Я запыхался, и Весневич подсадил меня в лодку. Зато к веслам он не рвался, и мне с итальянкой пришлось грести. Через несколько минут мы доплыли до берега, оделись. В машине посовещались, куда же теперь ехать. Весневич и слышать не хотел о том, чтобы провести вечер в Фиумичино — шумно, никакого блеска.

— Другое дело купанье, — сказал он. — Мне тем нравится этот пляж, что здесь не встретишь знакомых, если у тебя нет к тому охоты, но ужинать мы можем где угодно.

— Для ужина еще слишком рано, — заметила Антонелла.

— Ну так двинем на Монте Каво. Там роскошный ресторан! Вы там бывали?

Я прекрасно помнил эту тысячеметровую гору, находившуюся километрах в пятидесяти от Фиумичино. Отец однажды возил меня туда. Даже в летнюю пору на ее вершине было холодно и зябко; там стояла церковь, перестроенная из бывшего храма Юпитера, монастырь и развалины замка, среди которых примостился ресторан с большой террасой. Вероятно, о нем и говорил Весневич.