Валтасаров пир - [24]

– Все в порядке! Но что же нам делать? – отвечала я, стараясь перекричать гул толпы.

– Не знаю, мадемуазель! Здесь нам, видно, не проехать!

– Жак! Постарайся подозвать сюда генерала Лафайета, он нам непременно поможет!

Генерал Лафайет подъехал, гарцуя на арабском жеребце, и сокрушенно развел руками.

– Прошу прощения, мадемуазель! В Париже тридцать пять тысяч одних безработных, не считая голодных и раздетых!

– Отчего же вы не примете меры?

– Какие, мадемуазель?

– Ну, пообещайте им что-нибудь! Пообещайте им работу, еду, одежду, наконец…

– А кто выполнит эти обещания, мадемуазель?

– О народных волнениях надо непременно известить короля, сударь! Я уверена, его величество обо всем позаботится.

– У короля нет денег, мадемуазель. Он уже столько обещал, что ему не верят. А эти люди – они уже хотят расправы.

– Так случилось потому, что королю ничего не известно. Его величество очень добр. Если бы он знал, что эти люди доведены до отчаяния…

– То послал бы для усмирения черни Гогела или вашего отца, которые не церемонились бы, как я, а применили бы картечь, а не уговоры.

– Что за чушь! Король никогда не проливал крови.

– Кто знает. Все еще впереди.

– Неужели эти люди действительно голодны? – произнесла я. Мне было трудно представить это.

– Иначе бы они не бесновались подобным образом.

– И кто же будет решать эти вопросы, сударь? Ведь король, по-вашему, уже ни на что не способен.

Генерал Лафайет задумчиво и тихо произнес:

– Решить все это смогут только Генеральные штаты.

Я хмыкнула. Этот орган власти представлялся мне удивительно старым. Придуман он еще в начале XIV века королем Филиппом Красивым – Боже, когда это было! – а в последний раз созывался в 1614 году, при Людовике XIII.

– Генерал, не лучше ли известить о случившемся маршала де Бройи[8] или мэра Парижа?

– Они так же хорошо знают об этом, как и я. И все же вам необходимо как-нибудь проехать. Я позову солдат.

Он отозвал из небольшого отряда, сдерживавшего толпу, несколько швейцарских гвардейцев, и они выстрелами в воздух заставили бунтующих слегка расступиться. Прокладывая дорогу моей карете прикладами, они позволили Жаку провести лошадей сквозь толпу и выехать на более свободное место. Шум демонстрации оказался позади, и я вздохнула с облегчением.

– Вы были великолепны, генерал, – сказала я, протягивая Лафайету руку. – Вот видите, вы легко справляетесь с мятежниками. Все не так страшно, как вы только что говорили.

Вид у генерала был невеселый.

– Вы думаете, завтра не повторится то же самое? Это как эпидемия. Нашему королю не мешало бы чаще появляться на улицах. Рано или поздно эти люди ограбят какой-нибудь особняк, убьют его владельца, и я буду вынужден либо стрелять в них, либо…

– Что?

– Либо перейти на их сторону.

– От вас не ожидала такого! – сказала я откровенно. – А присяга?

– Такая измена с моей стороны вряд ли возможна, – кисло улыбнулся Лафайет. – Скорее всего, меня вынудят стрелять… если, конечно, до тех пор Генеральные штаты не будут созваны.

Я безразлично пожала плечами.

– Ну что ж, господин маркиз, это ваши заботы. Сегодня вы оказали мне услугу. Я буду рада видеть вас на своей свадьбе.

– Да, я слышал, что вы выходите замуж. Об этом написали все газеты. Благодарю вас, мадемуазель, я обязательно буду.

– До встречи, маркиз.

– Счастливого пути, принцесса.

Карета тронулась. Я смотрела на оцарапанную руку, на разбитое окно кареты… Казалось, будто я из сказочного выдуманного мира попала в мир реальный – незнакомый и пугающий. Если кто-то бросил в меня камень, значит, этот кто-то чувствовал ко мне ненависть. Но почему? Я ведь никому ничего плохого не делаю.

Да, если те люди голодны, значит, их надо накормить. Я готова была понять их и в то же время побаивалась. Они были буржуа, третье сословие, но так не походили на Маргариту, Жака, Денизу и других слуг, что жили у нас в доме. Они тоже были третьим сословием. Но они не ненавидели меня, это уж я знала. Они никогда не выглядели такими вульгарными и страшными, как те люди, которых я видела в Пале-Рояль. На этом и закончились мои размышления о только что увиденном.

Был теплый май 1788 года.

2

Маргарита с двумя горничными, ползая по полу, подкалывала булавками подол моего подвенечного платья, а модистка Роза Бертен, стоя чуть в отдалении, металлическим голосом отдавала приказания.

Я была как каменная и стояла не шевелясь. Приготовления были уже почти закончены. Корсет затянут до двадцати одного дюйма, на платье, сшитом Розой Бертен, разглажены все складки. Оно было из ослепительно-белого бархата с вплетенными в него серебристыми нитями. Обнаженные плечи окутаны белым прозрачным муслином, усыпанным бриллиантами. Белоснежные перчатки, в руках – роскошный букет влажных алых роз… Невесомая фата держится в белокурых пышных локонах с помощью жемчужной диадемы. Все сделано для того, чтобы своим свадебным нарядом я поразила весь Париж…

– Это все потому, что ваш отец, в отличие от прочих, не влез по уши в долги, – проворчала Маргарита, поднимаясь с колен.

– Можно ли сказать то же самое и о моем будущем супруге? – спросила я насмешливо.

– Ну, сам принц д'Энен еще не успел наделать долгов – ему всего двадцать два года, и, говорят, он просто паинька. Вы хоть видели его перед венчанием, мадемуазель?