Вальс любви - [26]

— Черт побери, Дорис, я же не виноват, что мне нужна работа и что я принял это предложение. Неужели ты совсем не рада единственному человеческому существу в радиусе двадцати миль?

Слишком рада, подумала она. Дик разбил мое сердце и сломал мою гордость. По-своему ты сделаешь то же самое, если я не поберегусь. Конечно, ты проявляешь ко мне интерес, но он опровергает всякую логику.

— Дед нанял тебя на работу. Если приехал сюда работать, то приступай и убери старые столбы.

— Я и сам вижу, что надо делать, так что нечего мне указывать. — И он извлек из заднего кармана рабочие рукавицы Джека. — Мне придется вкалывать сверхурочно?

— Нет.

— Чудесно. Опять же… — Он замолчал, натягивая перчатки. — А если я сам поработаю сверхурочно, чтобы заработать немного уважения и восхищения?

— Хорошо сделанная работа, — учил меня дед, — сама по себе вызывает уважение.

— Тогда я поработаю сверхурочно, чтобы преодолеть твое сопротивление естественному взаимному влечению, — пробормотал он. — Нельзя же пренебрегать им.

— Говори только о себе. Десять лет назад я научилась не доверять сладкоречию всякого ковбоя. После Дика я повзрослела.

— Десять лет! Слишком долго твое взрослое тело жило без того, что может дать ему мужчина, — заметил он, поднимая лопату. — Держи столб прямо, пока я закопаю яму.

Ее слова напомнили, что его собственное зрелое тело уже давно жило в одиночестве. Но недостаточно давно, чтобы, переспав с Дорис, забыть о своем отвращении к длительным и серьезным отношениям.

— Я и одна прекрасно сплю, — отпарировала она, держа столб, пока он засыпал яму. — И я все такая же костлявая и некрасивая, как и была. Ничего похожего на мужские сны. Скорее на кошмары.

Он утрамбовал землю рукояткой лопаты и каблуками.

— Разве внутренне ты не красива, Дорис? Не полна женской страсти и желания?

Возбужденная такими соблазнительными речами, Дорис отпустила наконец столб, подавляя внезапное желание поверить каждому его слову и принять грубоватое, но такое настойчивое ухаживание. Он мужчина ее тайной мечты, но дай она волю романтике, и Энди заимеет над ней власть, которой некогда воспользовался Дик.

— Ответь мне, Дорис! — потребовал Энди и схватил ее руку в рукавице.

— Отпусти!

Еще сильнее сжав руку, он притянул ее к себе, и она вынуждена была другой рукой упереться ему в грудь и поднять глаза. Позеленевшие еще сильнее, они красноречиво свидетельствовали, что она охвачена гневом или желанием, если не тем и другим вместе.

Да поможет мне Бог! Пусть это будет только одно желание! — взмолился он. Ему так хотелось вновь почувствовать ее губы, понять, что она скучала по нему всю неделю и радовалась его воз вращению.

— Нам было бы здорово вместе, если бы только ты пожелала, — прошептал он.

— Я… — Она смолкла, когда с запрокинутой головы свалилась шляпа и освобожденные пряди темных волос рассыпались под легким ветром, смешавшись с золотистыми волосами на его груди.

— Дай же нам шанс, Дорис.

Даже сквозь кожаную рабочую перчатку она чувствовала твердость его грудных мышц. Он все еще сжимал другую ее руку. Она бы не сказала, что ей больно, потому что вообще не чувствовала ее. Их тела соприкасались, его нога, переместившись, охватила ее ногу на уровне коленки.

Его интерес ко мне случаен, думала она. Все из-за того, что он застрял на этом затерянном ранчо, откуда до ближайшего города час езды на машине. На его месте любой мужчина нашел бы, что ее живое теплое тело лучше, чем ничего. Одна женщина сильно не отличается от другой, когда мужчина закрывает глаза.

Но в этот момент закрывались ее глаза. Его губы легко касались ее щеки. Ей послышался негромкий стон, и она не сразу сообразила, что он сорвался с ее губ. Казалось, она вся плавится под действием его силы. Его бедра пришли в движение, и она невольно задвигалась в унисон с ним.

— Будь ты проклят, Энди, — простонала она, отдаваясь этому сексуальному движению.

— Так-то лучше, — одобрил он. — Ругай меня, но и целуй.

Он приподнял ее подбородок и поцеловал дрожащие губы, которые раскрылись, позволяя его языку проскользнуть внутрь и соединиться с ее языком. Глотая ее страстные вздохи, он высвободил руку из перчатки и прикоснулся к ее груди. Упругая и теплая, она как бы сама угнездилась в его ладони. Он расстегнул две пуговки на ее рубашке, пальцы его, скользнув, охватили сосок.

— Энди! — задыхалась она. — Пожалуйста… ты заставляешь меня…

Чуть отклонившись, он расстегнул еще одну пуговку и обнажил грудь.

— Я всего лишь делают так, чтобы ты захотела того, что тебе просто необходимо.

Она видела, как двигается его рука, как пальцы ласкают ее, как набухает сосок, выдавая ее желание. Она почувствовала себя привлекательной, желанной и, как никогда до сих пор, женственной. Подняв взгляд, она увидела, что глаза у него закрыты.

Зажмурены! Не открыты, не любуются ею, не наслаждаются ее обнаженной плотью. Она окаменела. Его рука остановилась, она увидела, как удивленно открылись его глаза.

— Дорис?

Вырвав руку, она отступила назад, запахивая рубашку.

— Оставь меня в покое, ковбой.

— В чем… Что я?..

— Не прикасайся ко мне. Никогда! Ты уже не гость на этом ранчо. Ты работаешь здесь, как любой другой ковбой до тебя.